Она быстро и уверено ведёт меня через заросли рододендрона, не умолкая, и пресекая мои хрупкие попытки засомневаться в том, что всё хорошо.
- Я не могу его потерять, не могу, - шепчу больше себе, чем целительнице, - не могу, не могу! Только не это!
- Ты не потеряешь малыша, - уверено твердит Дженна, - поверь мне. Я не позволю.
Она ведёт меня всё дальше. Я боюсь оглядываться, потому что мне страшно увидеть след из капель крови. Алая кровь на белом снегу… Дирэн может найти нас по этому следу… Но даже это меня сейчас не волнует так, как вероятность потерять ребёнка.
- Ты как? Голова не кружится? – каждые несколько минут спрашивает Дженна, - не тошнит? Что-то болит?
- В голове горячо, - шепчу измождённо, - и вот тут, - касаюсь рукой груди, там, где находится сердце. Собственная ладонь кажется необыкновенно тяжёлой, просто неподъёмной.
- Тогда стоять… Съешь вот это.
Целительница протягивает мне шарик, свалянный из какой-то травы и кореньев. Я так напугана, что безропотно делаю, как она велит. Судорожно сжимаю эту травяную лепёшку, размазывая её в ладонях, и отчаянно работаю челюстью.
Мы идём дальше, и мне немного легчает. В голове проясняется. Пропадает ощущение давящего на виски обруча.
- Почти пришли, лапушка, - воркочет Дженна, - вон, домик видишь? Как ты себя чувствуешь? Уже лучше?
Сквозь заросли и правда проглядывается небольшой домишко – деревянный, со скошенной крышей. Все окна целы, и, самое главное – я вижу дымоход! В нём можно будет согреться!
- Немного лучше. Что это за дом? Нас впустят?
- Это лесной дом для здешних. Им никто не пользуется. Большинство, кто о нём знал, уже состарились и умерли. Этот дом служил убежищем для тех, кто не успевал вернуться домой к началу метели. А теперь он послужит убежищем для нас.
Внутри всего одна комнатка. В углу печка, узкая кровать с отсыревшим матрацем возле окна. На столе банки с крупами. Я сразу вижу, что в них завелись личинки. В пищу эти крупы уже непригодны.
- Сильно голодна? – осведомляется моя компаньонка.
- Нет… Но кровь…
- Уф! Ещё не остановилась?!
- Н-нет…
- Ладно. Не волнуйся! Не нервничай. Сейчас всё поправим. Я схожу за водой – здесь колодец недалеко. Мне нужно заварить для тебя некоторые травы. Затопим, согреем воду. Здесь даже есть бадья – можно будет перед сном искупаться и пропарить ноги. Не бойся, дорогая. Скоро вернусь.
Когда Дженна покидает дом, на меня обрушивается вся тяжесть сосущего под ложечкой одиночества. У меня никого не осталось, кроме ребёнка, которого я могу вот-вот потерять, и Дженны, непонятно почему так обо мне пекущейся.
Без неё в доме, кажется, стало ещё холоднее. Я сажусь на стул, и боюсь заглядывать себе под юбку. Узкий след из красных капелек тянется от входной двери к месту, где я сижу. Чувствую, насколько нижнее бельё влажное, напитавшееся кровью.
Ох, Дженна! Возвращайся скорее!
Дрожа о холода, страха, что Дирэн нас отыщет и тревоги за моего ещё не родившегося сыночка, я умудряюсь задремать. За окном усиливается ветер, кружа пушистый снег. Последнее, о чём я думаю, осоловев, это как Дженна будет тащить воду сквозь метель…
За короткий миг моей дрёмы я успеваю увидеть сон. Почему-то я в роскошном золотом вечернем платье, хотя помню, что буквально только что замерзала в старом плаще в крохотной избушке в лесу. На столе стоят два бокала с чем-то алым, словно кровь.
Дверь открывается, и в кабинет входит Дирэн. На какое-то мгновение мне перехватывает дух от его исключительной внешности, от которой веет силой и властностью: широченные плечи; густые брови, практически сомкнутые на переносице. Квадратная челюсть, покрытая чёрной щетиной.