Бездушная скотина. Врун, потаскун и кобель. Зачем тогда всё? Свадьба эта? Родители последние деньги собрали на столовую и гостей. Зачем?

Вопрос кричу вслух. Набрасываюсь на изменника и луплю по чём попаду. Царапаю, выкручиваю и трясу за жилетку, рву рубашку. Справится с собой не могу, остановиться тем более. В голове шумит и режет острыми бритвами. Я в тумане, в липкой жиже мучения барахтаюсь.

- Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу-у-у!

В один момент пронзает дикая боль. Низ живота колет, сильно тянет так, что не могу терпеть. Опускаю глаза вниз и с ужасом наблюдаю, как на белоснежном платье расползается кровавое пятно.

Ужас сковывает и лишает сознания, даже крикнуть не успеваю. Мой ребенок. Я его теряю.

- Лина! – тревожный голос врезается в виски. – Лина, милая. Прости. Прости меня!

Отчаянный возглас окончательно гасит проблески восприятия, и я погружаюсь в абсолютную темноту.

«Мама!»

О, Господи… Не забирай… Отдай мне… Отдай!

«Я иду к тебе! Где ты?»

Голосок моего ребенка удаляется всё дальше и дальше, но я бегу. Бегу изо всех сил. Я не могу потерять его.

2. 2

С трудом открываю глаза. Как же больно!

Заливает белизной тело. Яркий свет невыносим и ужасен. Хочу поправить подушку, но пошевелиться не могу. Руки опутаны проводками капельниц. Мерный звук лекарства дробно падает в пузыре. Это сродни древней пытке, когда капли бьют в одну точку по выбритой голове.

- Очнулась?

Хочу повернуться, но это сложно. Набатом гудит и трескается под черепом. С огромным усилием перебираю в памяти события. Свадьба. Измена мужа с лучшей подругой. Потеря сознания и кровавое пятно.

Ужас окутывает плотнее и тут же к горлу подкатывает истерика. Как жить? Что дальше?

С перебоями веду дрожащими руками по животу. Он там? Мой ребенок жив? Пожалуйста, пусть он останется, пусть сохранится. Охваченная жесткой паникой начинаю подвывать. Не хочу. Я не хочу, что его больше не было. Помогите мне, помогите ему! Из передавленного кошмаром горла выдавливаю.

- Ч-ч-то там? – захлебываюсь страхом. – Скажите мне.

- Тихо, – склоняется кто-то в белом. – Ну что ж ты, дочка? Успокойся.

- Где мой р-ребенок-к? Он жив?

- Тише, – шелест слов рядом нисколько не успокаивает. – Екатерина Васильевна, сюда. Скорее. Сейчас все будет хорошо. Слышишь? Крепись.

- Не хочу! – мне кажется, что кричу.

Губы запеклись. При попытке шевелить ссохшимся ртом по подбородку течет горячее. Кровь. Это кровь.

Звуки глушатся и пропадают. В сгиб втыкается игла и я падаю в пропасть. Меня кружит, излишне сильно переворачивает. Пытаюсь уцепиться за острые края памяти, ломаю ногти, обдираю кожу. Попытки не прекращаются, пока чернота не затягивает.

- Дочка, – голос мамы вырывает из тьмы. – Дочка, как же так-то? – рыдает она.

Разлепляю тяжелые веки, размыто вижу маму. Она, сгорбившись сидит около кровати и сильно плачет. Мое сердце разрывается от жалости.

- Что же вышло-то? Такое несчастье. Тёма так переживает. Мы с ума посходили.

Тёма? Переживает? Она серьёзно? А я? Как же я?

Густая горечь поднимается из желудка. Пытаюсь подняться, чтобы задержать поток желчи, но не получается. Кислый ручей жжет шею, мешает дышать. Проглатываю несколько раз, хриплым голосом каркаю.

- Все. Он мне… не нужен. Развод.

После такого видеть не хочу.

- Как же? – подскакивает мама. – Не городи чушь. У них не было ничего. Тёма нам сказал, что ты неправильно поняла. Да и Аня расстроена.

Несмотря на страшное состояние, усмехаюсь. Выпутались, значит. Так они обрисовали ситуацию. Предатели поганые.

Анька хуже всего. Мы же дружили с детства. Я видела, как она на Артёма смотрит, но никогда не думала, что всерьез виды имеет. При наших ссорах всегда была моей верной союзницей. И с ним, и со мной разговаривала, убеждала, что мы прекрасная пара.