- Людочка, ты пошутила, да? Скажи, это же тупой подростковый вызов?

Отрицательно машу головой.

Из кабинета выходит отец. Он разъярён, ноздри раздуваются, глаза злобно прищурены.
Садится рядом с мамой:

- Ну, ври теперь, мы внимательно слушаем.

Да почему так, пап? Я не обманываю, это правда.
Дрожащим голосом начинаю рассказывать, как всё было. Кажется, мне никто не верит.

Через двадцать минут приезжает Саурон.

- Ну, теперь повтори то, что нам поведала. Скажи это в лицо Семёну Борисовичу, - требует отец.

Я замолкаю, не могу говорить при нём. Меня трясёт. Обхватываю себя руками и скукоживаюсь, забираясь на стул с ногами. Мне плохо. И опять тошнит.

Саурон насмешливо щерится мне в лицо, и тайком от родителей, пошло подмигивает и приглашающе показывает глазами на свой пах.
Я отворачиваюсь к окну.

Отец приглашает Саурона в кабинет, чтобы поговорить с ним наедине. Они уходят.
Мне хочется кинуться к маме, прижаться к её груди, успокоиться под ровный стук её сердца. И чтобы она гладила меня по голове и шептала, что всё будет хорошо. И что больше никто меня не обидит. Поворачиваюсь к маме, но не решаюсь. Она так странно смотрит... Как будто я посторонний человек.

Теребит в руках салфетку и возмущается:

- Люд, или ты нас обманываешь, или что-то не так поняла. Семён Борисович не мог так поступить. Он взрослый уважаемый человек, друг твоего отца. У него крепкая семья, хорошая жена. Он не мог делать с тобой то, о чём ты сейчас рассказываешь.

Так я и думала, мама не верит. Но почему? Зачем мне врать? Всё было на самом деле. Он пришёл пьяный в хлам за час до того как родители вернулись из театра, и сделал со мной это. Что никто никогда не делал. Больное и страшное.

Я не ожидала, что так получится. Была уверена, что друг моего отца по умолчанию хороший человек. Когда стало понятно, что его похотливые приставания не шутка, я очень испугалась. Сопротивлялась, просила отпустить меня, потом кричала, пинала и кусала его, а он всё не отпускал...

И вот теперь я беременна.

Мерзкий Саурон говорит, что не от него. Но у меня же больше ничего такого ни с кем не было. Почему же родители верят ему, а не мне?

Мама убеждена, что я всё придумала и если бы такое на самом деле произошло со мной, то я рассказала бы всё раньше. Но я просто не могла. Мне было очень стыдно. И противно. И страшно. Ну, не знаю я, как о таком говорить вообще...

А вдруг я сама виновата? Носила короткие юбки, обтягивающие брюки.
А ещё я ему улыбалась,вот дура... Может, он решил, что я так заигрываю? "Развратная сучка" - вот так он меня называл в тот отвратительный день. Наверное, не просто так... Видимо, как раз так себя ведут развратные женщины обычно...Но это не специально. Я, и правда, не знала, что так улыбаться нельзя.

И теперь задержка. Сначала я думала, что это сбой из-за того, что я больше не девственница. Потом сильно заболела и стала увеличиваться грудь, появилась тошнота, головокружение.

И я решилась рассказать.

А теперь папа с Сауроном заперлись в кабинете. И мама больше не любит меня,
смотрит недовольно, нет, с отвращением. Как на грязную.

В горле образовался комок. Захожусь в беззвучных всхлипах.Сижу перед мамой, опустив голову. Сильно зажмуриваюсь, чтобы не показать, что хочется плакать. Но одинокая слеза вырывается из-под ресниц без разрешения и, оставив тёплый, солёный след на щеке, убегает под ворот платья.

- Вот только не надо притворно плакать тут, - слышу голос отца, - через несколько дней тебе сделают аборт, и всё будет, как раньше.

Недовольный Саурон, не попрощавшись, выскакивает из гостиной чёрным ураганом.