— С потенцией у меня всё в порядке, — мрачно усмехнулся Марат, старательно отгоняя от себя воспоминания того вечера, когда держал в руках извивающуюся от гнева жену.

Держал и невзирая на всю свою злость и давно копившуюся ревность ко всему, что её окружало вместо него, не мог сказать ей ни слова правды.

Нет, не стоит думать об этом прямо сейчас. Об этом он подумает позже.

— Я знаю, — печально и без смущения ответила Ника. — Хоть для меня это и удивительно, потому что ты ходячая психотравма. Но, видимо, эта травма настолько сильна, что работает скорее как источник, откуда ты черпаешь свою разрушительную энергию. И попробуй мне возразить, Марат. Ведь зачем-то же ты притащил в дом чужую женщину. Уложил её в супружескую постель.

— Постель была не супружеской! — рявкнул он, будто сам этот факт что-то менял в сути поступка.

— Думаешь, Милене от этого легче? — и в серых глазах стыла такая тоска, будто он не жене изменил, а ей. — Ответь, зачем ты это сделал, если не для того, чтобы всё разрушить своими руками?

На этот вопрос он смог бы ответить только жене. Потому что ответ был слишком позорным.

А Ника ответов вряд ли дождётся. Пусть даст ему сначала свои.

Если прежде его терзали сомнения, то теперь они развеялись почти окончательно.

И это развязывало руки. Дарило свободу… и открывало возможность для, скажем так, манёвра. Скрытого и очень важного.

Посмотрим, кто тут лучший психолог.

— Хватит копаться в моей голове. Я сейчас не за этим пришёл. Объясни.

— Что? — заморгала она, сбитая с толку резкой сменой темы.

— Объясни, как эта хрень вообще может работать? — в груди нарастал жар нерастраченного гнева. — Расскажи, как работает эта ваша… переписка.

— З-зачем?

— А вот это уже не твоё дело. Ты расскажешь мне всё. А после кое-что для меня сделаешь.

— Марат, я не поддаюсь на угрозы.

— Сделаешь, — повторил он с нажимом. — Или это наша с тобой последняя встреча.

21. Глава 21

— Спасибо, что разрешил нам пожить в «Жемчужной бухте».

Марат прищуривается. И этот прищур сейчас выглядит исключительно хищно.

Не думаю, что намеренно. Просто за последние несколько дней он сильно осунулся и будто вовсе не спал.

Дошло даже до того, что мне на мобильный позвонила одна из его секретарш, Наташа, и попыталась как можно более деликатно выяснить, всё ли у нас хорошо.

Но моё недоумение долго мялась и потом очень нехотя призналась, что её непосредственное начальство ведёт себя требовательнее, чем обычно, а ещё — очень рассеянно.

Я промямлила что-то невразумительное. Мол, должно быть, навалилось слишком много работы.

Работы по окончательному развалу семьи.

— Это совершенно лишняя благодарность.

— Я так не считаю.

— А как ты считаешь? Считаешь, я мог вам отказать?

Я нервно оборачиваюсь, но Сашка, слава богу, ещё в детской — проводит ревизию своей сокровищницы, чтобы решить, какие игрушки возьмёт в поездку с собой.

— Сыну — вряд ли.

Муж понимающе усмехается. Оставляем невысказанное в покое. У нас и тут разный взгляд на вопрос. Марат даёт понять, что он великодушен, мне он не отказал бы. А вот я уже сомневаюсь насчёт его великодушия. Я уже не могу ему верить.

— Сроки какие-нибудь будем определять?

Удивлённо моргаю.

— Что? — сразу хмурится он.

— Не утверждаешь. Не требуешь. Спрашиваешь?

— Это сарказм?

И я уже чувствую, что от обманчиво расслабленной позы, которую он принял, опёршись плечом о дверной проём, пока наблюдал, как я аккуратно складываю чемодан, почти ничего не осталось.

Он будто снова готов ринуться в спор, готов снова начать препираться.

— Нет, Марат, это никакой не сарказм. Это искреннее недоумение.