Спрашиваю вслух, в ответ через всхлипы получаю:

– Он сказал, что… что разведён.

Так, значит. Отлично, будет ему развод. И семья новая сразу будет, на блюдечке. Тут тебе и кукла силиконовая, и ребёнок. Комок перегораживает горло, больно дышать. Осторожно сглатываю, смотрю на неё. Что я тут делаю? Подзываю официанта, прошу счёт.

– Ты куда? – распахивает глаза Ксюша. Не припомню, чтобы на ты переходили.

– Я увидела всё, что хотела. – Достаю карточку, постукиваю уголком пластика по столу. Нервы сдают, да.

– А что хотела? – вдруг срывается она на визг. Морщусь. – Думаешь, я аборт сделаю и оставлю вас в покое?! Хер ты угадала! Он тебя бросит и мой будет! Только мой!

Подходит официант, встаю, прикладываю карточку и бросаю холодно:

– Да забирай на здоровье. Мне не жалко.

Ухожу и по пути ловлю одобрительные взгляды женщин за соседними столиками. Все мы справимся, сёстры. Не мудаками едиными полна эта жизнь.

***

Руслан

Глаза режет, постоянно тру их – не помогает. Сука. Сука, тошно. Хоть в петлю лезь. Блядь! Кулак впечатывается в стену отеля, костяшки сразу в кровь, но боли нет. Она вся внутри, сгустилась комком, печёт. Таины глаза так и стоят передо мной. Только глаза, ничего больше. Полные боли. Родные, до каждой крапинки. Новый удар наконец посылает сигнал нервным клеткам. Боль в сбитых руках приводит в чувство. Встряхиваю с кистей кровь, тупо смотрю на разлетевшиеся капли. Поднимаю глаза: какое из окон – её номер? Я рядом должен быть, но потерял на это право. Ради чего и кого? Ради куклы, которую сам силиконом накачал?

Волосы лезут в глаза, убираю их, впиваюсь прямо у корней. Ксюша. Что, сука, будешь говорить, что это просто прихоть, но нихуя так не было. Нравилось её в круг избранных выводить, хвастаться. Нравилось, что моя – лучше других, круче, красивее. Как будто Тая некрасивая. Когда про её красоту забыл, как должное стал воспринимать, что такая женщина рядом?

В носу щиплет, перед глазами плывёт. Шатает, пока иду к машине, а внутри начинает колотить. Вцепляюсь в руль, стискиваю зубы. Дорогущая керамика не треснет даже, а хотелось бы, чтоб в труху. Дочка наша. Маленькая Таина копия. Боль сгибает пополам, вжимаюсь лбом в руль и пытаюсь дышать. Изнутри поднимается волна, выпрямляюсь резко и кричу, чтобы от неё избавиться. Чтобы хоть немного легче стало. Хуй там. Это со мной теперь навсегда.

Телефон звонит. Славян. Как чувствует, братское сердце. Жму на панель, голос разносится по салону.

– Не отвлекаю? Тайке привет. Слушай, я чё хотел спросить: мы завтра с Заславским как? Всё в силе?

Заславский. Мысли ворочаются вяло, мозги скрипят шестерёнками. Завтра утром надо созвониться и порешать вопрос об откатах. Совсем из головы вылетело.

– Я… – приходится прокашляться – горло сушит. – Всё порешаем, сказал же.

Слова через силу даются, буквально продираться через боль приходится. Каждое движение кадыка жжёт изнутри.

– Что не так? – Славян всегда чувствует, когда хуёво. Всем бы таких друзей. Заслуживаю я таких? Чего я вообще заслуживаю?

– Ты один?

Он давно один, но уточнить не помешает. Славян – птица вольная, в связях порой не сильно разборчивая. Не по шлюхам, нет, но постоянно с душой нараспашку, и вечно потом удивляется, когда в эту душу плюют.

– Один, – отвечает настороженно. Понятное дело – я посреди ночи почти к нему приехать хочу. Понятливый. Говорит, что ждёт, и я срываюсь с места. Москва ночью загружена меньше, доезжаю за сорок минут. По дороге заезжаю в Азбуку, беру вино. Хотелось бы вискаря, но завтра важный день. Блядь. Они все важные. Что важнее, чем семья и Тая? Бизнес важнее, да, Рус?