– Отчего же? Мы периодически пересекаемся с ней на благотворительных аукционах. Последний она вела лично.

Сняв пальто, он сел напротив.

– Потому что ей все меньше нравится реставрировать картины, – поделилась я, смутившись под прямым взглядом бывшего одноклассника.

Бариста с косичками вдруг остановился у нашего столика. Я с недоумением следила за тем, как он выставляет перед нами чашки. Тарелка с десертом была только одна, и он поставил ее передо мной.

– Капучино с корицей и кусочек зебры для дамы, американо с мятным сиропом для вас, – прокомментировал рыжий.

Я замерла. В горле запершило. Боже, я не видела этот кекс с яблочным повидлом уже сколько? Ровно с тех пор, как окончила школу. Его больше нигде не продавали, только в нашей школьной столовой.

Неужели Дима и правда помнил мои предпочтения даже спустя столько лет? Спрашивать об этом было странно, но я будто находилась совсем в другом мире, на другой планете, где все условности отступали. Слишком шокирующая встреча!

– Ты… помнишь? – спросила я, глядя на его руки.

На мизинце белел тонкий шрам. Я помнила день, когда он получил этот порез. На абсолютно кособокой деревяшке на уроке труда Димка пытался вырезать свое имя.

– Помню, как ты ела это пирожное почти каждый день, но чаще тогда, когда пряталась от физрука в столовой.

Я громко рассмеялась. Не как трепетная лань, а как ехидна из зоопарка. Лицо горело, наверняка покрываясь красными пятнами стыда. Не зная, куда деть глаза, я только сейчас заметила, что на темно-синем свитере Димы выделялся рисунок белого оленя. Небольшой, примерно над сердцем, и это выглядело как будто абсурдно на фоне дорогущих золотых часов с кожаным ремешком.

Мысленно обругав себя, я вернулась к его рукам. Щипчиками он подцепил розовый сахар в форме сердечка. Опустив его в чашку, аккуратно помешал коричневую жидкость ложкой, отчего аромат мяты только усилился.

Мои руки отчего-то дрожали. Молчание затягивалось.

– Ты изменился, – выдохнула я, зачем-то солгав.

Дима словно законсервировался. Те же жесты, тот же взгляд исподлобья. Не обиженный и не злой – глубинный. Так смотреть умел только он. Будто заглядывал в самую душу и что-то в ней переворачивал.

– А ты – нет. – Он качнул головой и мимолетно улыбнулся. – Все та же Аня, которая в любой непонятной ситуации рисует сердечки.

Я проследила за его взглядом и посмотрела вниз. На салфетке под моей рукой действительно красовался сердечный контур, нанесенный огрызком карандаша. Он лежал в коробочке с визитками для отзывов.

Привычка рисовать во время разговора обосновалась в моей жизни еще со времен скучных уроков.

– Я слышал, что ты… – Дима запнулся, играя ложечкой. – То есть я не следил, конечно, просто…