И застываю от неожиданности.

Передо мной незнакомка. Красивая. Эффектная. Прямо как с обложки журнала. Правда, весь ее гламур меркнет на фоне ярко накрашенных губ и жвачки во рту. На руках она держит прелестную малышку лет трех.

Не понимая, что им здесь надо, молча разглядываю обеих.

- Здесь живет Ярый? – спрашивает грубо, нагло, не прекращая жевать. – Ему вот велено передать, - с ухмылкой кивает на ребенка.

Смотрю на гостью недоверчиво. Что-то тревожно ёкает внутри. Что ей надо от мужа? И что это за ребенок?

- Ззздесь, - отвечаю обескураженно. - Только не Ярый он, а Яров. У Вас неверная информация.

Конечно же, она ошиблась. И вряд ли ей нужен Герман.

Но она уверенно продолжает:

- Это не имеет никакого значения. Так вот. Это милое дитя – его дочь. А Ярый он или Лютый, мне вообще пофиг.

Мозг лихорадочно пытается переварить ситуацию. А язык словно прилип к нёбу, не могу произнести ни слова.

Так не бывает! Такого просто не может быть! Эта женщина нагло врет. И эта малышка, которую она держит на руках, не может быть дочкой Германа. Они обе – самые настоящие аферистки. Ну, к малышке это, конечно же, не относится.

Пока все это проносится в моей голове, глаза незнакомки обшаривают взглядом квартиру. Мне становится как-то не по себе. Даже холодок пробежал по спине. Она же, закашлявшись, попросила воды.

На автомате иду на кухню, достаю стакан и наливаю из кувшина воду. В это время из прихожей слышен звук открывшейся двери. Едва успеваю вернуться, чтоб подать незваной гостье стакан с водой, но только успеваю увидеть, как за ней захлопнулась дверь.

В прихожей – девочка. Она громко плачет, размазывая кулачками слезы по щекам. Из подъезда доносится едва уловимый лязг лифта, убегающего вниз.

От неожиданности происходящего не знаю, что делать. Рвануть вниз по лестнице в погоне за незнакомкой. Успокаивать плачущую малышку. Или…

Все-таки выглядываю за дверь. Может, она еще здесь, а лифт просто промчался мимо. Увы, в подъезде никого.

Но тут я замечаю под нашей дверью сумку. Видимо, женщина специально не занесла ее в дом, чтобы я ничего не заподозрила.

Заношу сумку в прихожую. Девочка по-прежнему хнычет. А я без понятия, что делать дальше. Наверное, надо позвонить в полицию. Пусть разбираются, чей это ребенок и почему его оставили у нас.

Осторожно беру девочку за руку, стараясь ее успокоить. Но она решительно отдергивает ручонку. И уже надула губки, собираясь разреветься еще громче.

Мне и самой не просто плакать, в голос рыдать хочется от безысходности, от мыслей о том, что Герман предал меня. Предал нашу любовь. Предал нашу мечту о нашем ребенке.

Но сейчас не время думать о себе, жалеть себя, злиться на Ярова.

Сейчас надо думать, что делать с этим маленьким чудом, как отвлечь ее чем-нибудь. А потом… Потом – не знаю. Я убью этого гада! Но это будет позже, а теперь…

- Хочешь конфетку, - говорю первое, что взбрело на ум.

- Котетку незя, - возражает мне серьезно. – зивотик будет боеть.

Понятно. Значит, сладким не балуют.

- А что ты хочешь?

- Маяко.

- Хочешь молочка?

Машет утвердительно головой. И добавляет:

- С буотькой.

Кажется, она говорит о булочке.

Ну вот мы и разговорились. Беру ее за ручку, которую она уже не отдергивает, и мы отправляемся на кухню.

Усадив малышку за стол, грею молоко. И пока она с удовольствием пьет, звоню мужу. Пусть объяснит, что происходит.

Конечно же, когда он мне срочно нужен, до него невозможно дозвониться. И только когда я собираюсь нажать отбой, муж наконец-то отвечает.

- Лера! Что-то срочное? Я ужасно занят.

В его голосе недовольство. Оно и понятно. У нас уговор – по пустякам на работу не звонить. К тому же, он предупреждал еще с вечера, что сегодня приемка важного объекта.