Вскоре Саша уходит, сказав, что будет на связи и что мы в любой момент можем ему позвонить.

Проводив участкового, Римма Максимовна зовёт меня в коридор.

– Вот это Мишкина комната, – говорит Римма, указывая на ближайшую от нас дверь, – хоть он здесь и не живёт, но не все вещи свои не забрал, да и у меня рука выкинуть не поднимается. Там медали его всякие, грамоты. Помнишь он самбо занимался? – я киваю, так ясно вспоминая как мы однажды вместе с Риммой Максимовной были на соревнованиях у Миши, он тогда первое место занял. Я им в тот момент так любовалась. Восхищалась. – Мишка, хоть и изредка, но приходит и порой ночует здесь.

Соседка тяжко вздыхает, а потом ведёт меня дальше. Оказавшись у смежной двери, Римма Максимовна её распахивает и жестом приглашает меня зайти.

Делаю пару осторожных шагов, вспыхивает свет и я, чуть зажмурившись, замираю на месте.

Помню я и эту комнату. Она когда-то выполняла функцию гостиной. На новый год мы пару раз тут собирались двумя семьями за большим столом.

Комната большая. Самая большая в квартире. Обои тут переклеили, вместо некогда бежевых стен что-то похожее на кирпичную кладь. Половина мебели осталась прежней: стол в углу, раскладной, шкаф вдоль стены. Тут же большая плазма и напротив диван. И то и то – новое.

– Мишка телевизор сюда новый купил, – сообщает Римма. – Сказал: будешь, ба, тут как в кинотеатре сидеть. А мне мой старый и маленький телевизор как-то привычней. Но ты, если хочешь, смотри. Каналов много, спутниковая тарелка стоит.

– Спасибо, – киваю я, а Римма подходит к дивану.

– Он раскладывается, – сообщает она и демонстрирует как. – Сейчас белье и полотенце принесу.

Римма Максимовна уходит. А я снова оглядываюсь.

Ностальгия накатывает. Как мне когда-то здесь было хорошо. Столько радостных и светлых моментов...

Детство у меня счастливое было, да. Крепкая семья, любящие меня и друг друга родители, добрые соседи, друзья... Все это исчезло со смертью мамы и папы. Ровно в тот момент, когда я появилась на пороге дома дяди Аяза.

К слову тогда дядя жил в доме поменьше. И мне приходилось ютиться в одной комнате с Фидан. Наши с ней кровати стояли напротив и по просьбе Фидан дядя отделил их бумажной перегородкой. Шкаф у нас был общий, и почему-то мои вещи то пропадали, то рвались в тех местах, где рваться они не должны были.

Не знаю за что мне мстили сестры. Не устраивало их что-то. А я ведь ни с Чилек, ни с Фидан никогда не конфликтовала, наоборот, старательно шла на контакт, помогала практически во всем, особенно в учёбе. Я ж на одни пятёрки училась. Отличница, активистка. А двоюродные сестры нос от меня воротили. Ласкового слова от них дождаться можно было только тогда, как им что-то от меня нужно было.

Да, я для них другая. Но не чужая же. И нет моей вины в том, что мои родители погибли и мне пришлось переехать в их дом.

– Так, вот, смотри какая красота у меня есть, – с такими словами, да ещё держа стопку постельного белья на руках, в комнату заходит Римма Максимовна, – леопардовое белье, чистое и выглаженное, – соседка всучивает мне то, что принесла и я с улыбкой смотрю на принт белья, действительно, леопардовое. И наощупь приятное. – И два полотенца.

Махровые полотенца тут же оказываются сверху стопки белья на моих руказ. Оба оранжевые, пушистые.

– Спасибо, – киваю я.

Еще Римма Максимовна приносит подушки и одеяла, а потом помогает мне заправить постель. Вдвоём мы справляемся быстро.

– Шкафом тоже можешь пользоваться, он пустой, там только вешалки есть, – предлагает Римма. – Чего одежде в чемоданах лежать?