Муж возвращается с рассветом. Если быть точной, в 4:54 утра. Я знаю это, потому что, услышав его приближающиеся шаги, молниеносно распахиваю глаза и нахожу взглядом часы.

Дима заходит в спальню почти бесшумно, и я делаю вид, что сплю. А сама вся обращаюсь во внимание. Прислушиваюсь, принюхиваюсь, разглядываю его, пока он не видит.

В том, что он пил сомнений нет: его движения скоординированы гораздо хуже, чем обычно. Постороннему человеку это, наверное, было бы незаметно, но мне, прожившей с ним бок о бок больше шестнадцати лет, подобные вещи бросаются в глаза.

Раздевшись до трусов, Дима идет в душ и проводит там чуть больше десяти минут. Помывшись, он залезает под одеяло, и очень скоро его дыхание становится ровным и глубоким. Заснул. А вот у меня сна нет ни в одном глазу.

Приподнявшись на локте, вглядываюсь в его лицо, пытаясь отыскать какие-то доказательства вновь обуявших меня подозрений. Но Дима безмятежен как ангел. Он все такой же гладко выбритый, красивый и… Бесконечно родной. Может, зря я себя накручиваю? Выдумываю то, чего нет, и сама же страдаю. Это так глупо… И так по-женски. Надо сегодня же поговорить с ним о лишившей меня покоя рубашке и закрыть эту тему. Раз и навсегда.

Поворочавшись с боку на бок, понимаю, что уже не засну, и решаю встать пораньше. Как давно я не начинала день с рассветом? Должно быть, целую вечность.

Не спеша, привожу себя в порядок: расчесываю волосы, наношу легкий макияж и облачаюсь в удобный домашний костюм. На выходе из спальни взгляд цепляется за одежду, которую Дима оставил на стуле.

На секунду зависаю в сомнениях. Во мне борются две противоположности: одна призывает проверить рубашку мужа на предмет посторонних пятен, а заодно и обшарить карманы его пиджака, в то время как другая осуждающе твердит о том, что это абсурд. О какой любви можно говорить, если всего лишь один красный след способен на корню подорвать мою веру в мужа?

Воззвав себя к здравому смыслу, я подавляю иррациональный порыв и прохожу мимо его вещей, так к ним и не притронувшись.

Спускаюсь на первый этаж и, устроившись у окна, пью цикорий. Листаю новостную ленту, в которой, как по заказу, появляется реклама одежды для новорожденных, и наслаждаюсь молодыми солнечными лучами, ласково скользящими по коже.

Ближе к восьми встаю у плиты и готовлю традиционный воскресный завтрак, который обожает все семейство: овсяную кашу и пышные оладьи. Первыми на ароматный завтрак еды выходят дети. А следом подтягивается и муж.

– Доброе утро, – говорю я, заметив, как он спускается лестнице.

– Привет, – отвечает хрипло.

Выглядит слегка помятым. Немудрено после бессонной ночки.

– Есть будешь?

Ловко орудую, накрывая стол.

– Спрашиваешь, – усмехается. – Голоден как зверь.

Завтрак проходит в уютной атмосфере: Дима интересуется Мишиными успехами в хоккее, Маришка вдохновенно рассказывает о грядущем конкурсе рисунков, в котором она собирается принять участие, ну а я просто слушаю их всех с улыбкой на губах. Все-так семья – это самое ценное, что есть в нашей жизни!

Когда дети, насытившись, расходятся по своим комнатам, мы с Димой остаемся наедине. Несмотря на недосып, он находится в благоприятном расположении духа, поэтому я решаюсь на разговор.

– Родной, я вчера перебирала твои вещи на стирку и обнаружила на одной из рубашек странное пятно, – начинаю я, складывая тарелки в посудомойку. – Мне нужно знать, чем ты запачкался, чтобы понять, как это пятно выводить.

Договорив, осторожно скашиваю глаза на мужа. Он выглядит по-прежнему расслабленным. Неспешно попивает чай.