— Мучаю?! Да ты совсем дура, что ли? Я же забочусь о тебе! Ну куда ты такая изувеченная пойдёшь? Кому ты нафиг сдалась-то?! Это ещё я готов тебе уход обеспечивать, так как семь лет вместе прожили, не чужой человек, как-никак. А другим-то ты зачем? Пойми уже: ты – обуза! Недоразумение. Да милосерднее было бы тебя усыпить, чтобы сама не мучилась и других не мучила. Но, к сожалению, мы в «цивилизованном» мире живём. Так что кому-то приходится заботиться о таких как ты. И, в твоем случае, этот кто-то – я.

Я не понимаю он всерьёз или издевается? Его слова ржавым ножом проходятся по самым болезненным точкам. Закрываю глаза, дышу размеренно, пытаясь унять накатившую тошноту и головокружение.

— Стас, — делаю ещё одну попытку договориться, — Неужели ты забыл, почему я стала «недееспособной бабой». Это же по твоей вине наш ребёнок погиб, а я оказалась в инвалидном кресле! Неужели я не заслужила хоть каплю сочувствие и, если не любви, то хотя бы уважения.

— Ой, оставь эти свои причитания! Какой ребёнок?! Да там сгусток крови величиной с пятак дай бог успел сформироваться! На этом сроке то, что в тебе сидело, ребёнком ещё и близко не является. Врачи таких абортируют не парясь. Знаешь почему? Да просто потому, что это ещё и не человек вовсе. А ты тут нюни распустила. Сидишь, понимаешь ли, комок слизи оплакиваешь! Тьфу ты! — он морщится и продолжает, — А в своей инвалидности только себя вини. Нужно было слушаться мужа! Сказал сделать аборт, значит нужно было пойти и сделать аборт. Через годика полтора забеременела бы запланированным и родила спокойно. Так нет же! Ты же не умеешь по-хорошему, да? Тебе же упрямство и гонор свой показать нужно! Уперлась рогом, так ещё и в дороге, когда я за рулём, отвлекать и нервировать стала. Ну вот теперь и получай то, на что сама же и напросилась. У тебя теперь ни детей, ни возможности нормальной жизни никогда не будет. Стоило это того? Ну! Говори! Стоило?

Сглатываю тугой комок, перекрывший горло. Часто моргаю ресницами, силясь сдержать прорывающийся наружу поток слёз. Наш нерождённый ребёнок для него – лишь «комок слизи», а моя инвалидность – заслуженное наказание за непослушание. Горько! Ох, как же я его сейчас ненавижу!

— Я тебя поняла. Ты – чудовище. И всегда таким был – не меняются люди в одно мгновение. Жаль, что до меня это слишком поздно дошло. Но прошлого не исправишь… Давай просто разойдёмся в разные стороны. Я не буду оспаривать твою половину квартиры, несмотря на то, что сама эту чёртову ипотеку покрывала. Просто заберу вложенные родительские деньги, а остальное – твоё. На маленькую однёрку мне хватит. А ты, со своими доходами, без проблем сможешь со мной рассчитаться.

— А зачем, собственно, мне это делать? Чтобы ты деньги расфукала, а потом ко мне же с помойки и приползла. Знаешь как таких, как ты разводят? Да из той же соц опеки найдутся желающие твою конуру к рукам прибрать. Ну или та же подружайка твоя ушлая. Да кто угодно! И потом, я уже сказал, что разводиться с тобой в ближайшее время не собираюсь. Это и на моей карьере отразиться может. Поползут слухи, что жену-инвалида бросил, а шеф у нас прямо-таки одержим «семейными ценностями». Нет уж! Проживём как-нибудь так, приспособимся. Ты просто усвой, кто в доме хозяин. Сиди себе спокойно в своей комнате и в наши с Ксюшей дела не лезь. Не многого же требую. Ну как, договорились?

Послать его лесом я не успеваю. В комнату, потрясая моим телефоном, вплывает довольная племяшка. Благо хоть у этой бесстыдницы хватило ума халатиком срам прикрыть.