Урод таки сломал девчонку. В этой пришибленной, рыдающей дурехе не узнать веселушку Бантову.

На первый аборт он ее сам приболтал, на второй я. Мы говорили долго, это было остро и больно, меня вырвало, как только я от нее вышел.

И весь следующий день ходил как чумной, к вечеру не выдержал, примчал к ним, чтобы переиграть все на хер, а ее дома нет. Зато Ларионов притащил к ним новую девку в день аборта, вообще не стесняясь. Я подыхал от угрызений совести, а он окучивал новую телку.

Молчу, хмуро глядя на суетливую Баринову, она вскакивает со стула, мечется по кухне, что-то ищет.

— Да, да, ты прав, и мама тоже! Все правы, а я не права! Где мой телефон? Ты не видел? У меня остался телефон клиники, где я тогда... в общем, надо позвонить, чтобы успеть, — нервно тараторит Юлька.

— Стоять! — ловлю ее за запястье, приземляю на стул.

Молчи! — уговариваю себя.

Не могу, я блть молчать! Потому что иначе это никогда не кончится!

— Значит так, Юль, Вован тебе изменяет часто и много. Если перестанешь прятать голову в песок, узнаешь с кем, он особо не прячется. За твоей спиной все шушукаются и смеются. Он кобель и вообще моральный урод, и уже точно не изменится. С ребенком или без, он будет таким. И меня к тебе он прислал, чтобы я снова приболтал тебя на аборт. А теперь включи голову и делай выводы, может так себя вести любящий мужик? — вываливаю на Бантову все говно, что во мне бурлит.

— Ты чего, Макар? Зачем ты так? Он же твой друг! — испуганно пищит Юлька.

— А ты меня не совести, ты тоже моя подруга и я не могу больше смотреть как он над тобой изъебывается. И играючи отправляет под нож. Третья беременность, Юль, ты понимаешь, что она может быть последней? — цежу сквозь зубы, очень стараясь не орать, беременная же все-таки.

— Нет, я не хочу в такое верить, это все сплетни! Это люди от зависти болтают! — качает головой эта дуреха, отскакивает от меня как от прокаженного.

И, правда, чего ее не обманывать?

Достаю телефон, включаю запись утреннего разговора с Ларионовым.

Юлька смотрит на телефон настороженно, на словах про перевязку труб и задержку у Таньки, будто сдувается.

Скуля, сползает по стенке на пол, утыкается носом в худенькие коленки, плачет.

Я ненавижу себя за эту жестокость, но по-другому она не поверила бы. Он ей с первого дня изменяет, и его ловили на этом не раз. Юлька же, как блаженная отказывается верить во всю эту грязь и продолжает слепо любить.

Присаживаюсь рядом с Бариновой, тяну на себя. Часто всхлипывая, утыкается носом в мое плечо.

— За что он так со мной? Я же люблю его.

— За это и огребаешь сейчас, потому что нельзя любить так слепо, Юль. В первую очередь ты должна думать о себе. Хочешь ребенка? Рожай, обязательно рожай. Ты будешь офигенной мамой! Предки твои сума сойдут от радости, уверен помогут и поддержат. Только, ради бога! Открой глаза, и никогда больше не позволяй так себя использовать, — уговариваю Юльку, покачивая в объятиях как маленькую.

— Никаких вторых шансов, да, Макар? С рождением ребенка он ведь не изменится? — в голосе Юльки такая надежда, что мне самому впору зарыдать.

— Не изменится, — отрицательно кручу головой, ему уже давались шансы, что толку. — После нашего разговора у меня больше не будет друга Володьки Ларионова, но я это переживу. Если ты наконец-то очнешься, и будешь думать только о себе и ребенке. Обещаешь?

— Обещаю, буду рожать, знаешь, я думаю у меня девочка. Завтра же поеду к родителям, расскажу о беременности. Спасибо, тебе Макар, — шепчет Юлька.

Я крепко обнимаю эти непутевые сорок пять килограмм доверия и абсолютной любви. Все правильно, именно такие люди вертят эту планету, пусть она не меняется и так же безгранично любит своего ребенка.