– Ну я так и думала. Ты не расстраивайся, всё хорошо, ничего не случилось. Просто они с Максом решили отдохнуть и что-то не рассчитали…В общем, он пьяный спит у нас. Только я тебе ничего не говорила.

– Хорошо, – от её объяснений легче не стало.

23. Глава 22. Что случилось?

С Глебом мы увиделись только через три дня и то мельком. Он не звонил, не приходил ко мне в спальню, словно избегал. Я не могла понять, что сделала не так. И хоть его равнодушие было мне на руку, именно сейчас я чувствовала себя несчастной. Недаром говорят, что к хорошему быстро привыкают. Вот так и я привыкла к тому, чтобы засыпать рядом с ним, наблюдать за тем, как он спит, наслаждаться нашей близостью. Можно было бы сказать любовью, но ведь он никогда не любил меня.

Бегать за ним ради объяснений не было смысла. Всё вышло, как он и сказал Максу. Только получается, он наигрался мной даже меньше чем за месяц.

От этих мыслей в груди жгло, словно там догорали последние остатки надежды, разъедая огромную дыру во всю грудную клетку. Даже дышать было больно.

И если первые дни я ещё пыталась как-то отвлечься, то через неделю даже с кровати перестала вставать. В этом не было необходимости. Жизнь протекала в доме по своим привычным правилам. До меня никому не было дела: до моих чувств, желаний, мыслей. Даже Ксюша больше не звонила.

И во всём была виновата я сама. Не надо было холодно разговаривать с ней, будто это из-за неё Глеб не пришёл ночевать. Не надо было доверять ей и сближаться. Да и вообще не надо было соглашаться на этот брак. И если быть откровенно честной с собой, то мама была лишь прикрытием перед собственной совестью, на самом деле я просто хотела замуж за Глеба. И до последнего дня надеялась его изменить. Мне казалось, что стоит ему узнать меня, и он обязательно влюбится.

Глупая!

Ведь такое бывает только в фильмах и в книгах. Если Глеб никогда не любил, он и не полюбит. Если он не уважал женщин, то с чего я взяла, что из-за меня он изменится?

Чудес не бывает. Пора принять это. Принять и жить дальше, но второй пункт мне никак не давался. Жить с этим знанием и принятием мне совершенно не хотелось. Вернее, жить совсем не хотелось. Ни ради себя, ни ради мамы. Всё потеряло смысл.

В начале следующей недели раздался звонок, звонили из больницы.

– София Евгеньевна, вы просили звонить при любых изменениях в состоянии Тамары Андреевны.

– Да.

– Вашей маме стало лучше. Она сказала, что хочет увидеть вас.

– Сказала?

– Ну не сказала, моргнула. Но это всё равно теперь выглядит намного шустрее.

– Хорошо, я приеду сегодня.

Ещё час я пыталась заставить себя встать, но вновь закрывала глаза, чтобы полежать десять минут, а потом ещё десять. К шести я буквально выползла из дома. Голова кружилась от слабости. Всё-таки постоянное лежание не самое лучшее положение для организма.

Зато как только я вошла в палату, в глаза сразу бросился мамино состояние. Оно было заметно лучше: порозовели щёки, взгляд стал более живой. При виде меня она попыталась улыбнуться, рот искривился, уголок губ с правой стороны приподнялся вверх.

– Мамуль привет! Как ты изменилась.

Я подошла к её кровати и присела рядом. Её правая рука шевельнулась, словно она хотела её поднять, но не хватило сил.

– Я всегда знала, что ты у меня сильная. Всё будет хорошо. Ты обязательно поправишься.

Она моргнула и приоткрыла рот.

– А-а, – раздался тихий протяжный звук.

– Ты хотела сказать, да?

Она моргнула.

Я не могла поверить, как за такой короткий срок ей стало намного лучше. Она будто загорелась желанием жить. ЗНачит, всё-таки не зря было это замужество. И все мои переживания окупятся здоровьем мамы.