— Ты кто такой? Вали отсюда! — делаю шаг из коридора, но в комнату не вхожу.

— Олег! — пытается пресечь мои слова Полина .

— Я думаю, что всем лучше уйти, — спокойно говорит мужик. — Видите, Тонечке нездоровится, — она сразу вычленяет главное, и это тоже кажется неприятным. Насколько частый он здесь гость? — Сейчас придет врач, я поднимался с ней на лифте, она сходит к соседям, а после сюда.

— Нам все предельно ясно! — смеривает активистка из опеки его недовольным взглядом, но я уже вижу, что он ей нравится. Своим заступничеством. Своей фактурой. Но я уже заплатил, и в документах будет указано то, что нужно.

Тетки ретируются.

Я делаю шаг к Прлине, которая как заведенная качает ребенка. Девчонка начинает так кричать, что у меня не сразу получается достучаться до девушки.

— Со мной лучше не спорить, — говорю ей, разворачиваюсь к двери.

9. Глава 8. Она

Они все уходят. Кажется, что кошмар для меня закончился. Тоня успокаивается и засыпает у меня на руках, а Толик ложится рядом с сестрой. Дети спят, а я как робот иду на кухню. Вздрагиваю, когда вижу сидящего за столом Матвея. Со всей этой суетой я совсем позабыла о том, что мужчина ещё не ушёл.

— Поль, я его закопаю, — говорит Матвей, стискивая зубы. — Зарою этого гада. Выбился из алкашей в павлины и распушил хвост? Ну уж нет. Есть у меня приятель в органах. Хороший приятель. Мы не позволим опеке забрать у тебя детей. Видно же, что это всё он проплатил.

Матвей говорит очевидные вещи.

Я с самого начала догадалась, что опека решила наведаться не просто так.

Им заплатили.

Этот визит был для галочки.

Они искали любую зацепку, чтобы лишить меня самого дорогого, но у них ничего не выйдет.

Ни-че-го…

Вспоминаю оскал бывшего мужа, аромат парфюма, от которого стало удушливо тошно, когда он склонился ко мне и процедил сквозь зубы: «Со мной лучше не спорить». Меня начинает трясти как безумную. Кажется, адреналин, на котором я всё это время держалась, отпускает, и я начинаю потихонечку всхлипывать, скрестив руки на груди. Чувствую слёзы, которые катятся из глаз, чувствую, как сотрясаются плечи, понимаю — истерика неизбежна.

— Тсс! — тихонько шепчет Матвей, встаёт из-за стола и обнимает меня.

В объятиях мужчины тепло и хорошо. Я тону в них и позволяю себе расслабиться. Плачу, уткнувшись носом в его плечо, сминаю пальцами его рубашку и льну всем телом к тому, кто сейчас мне кажется надёжной каменной стеной, опорой.

— За что он так со мной? Матвей? Я же любила его! Я так сильно любила его! — рыдая бормочу я.

— Любила. Я знаю, что ты его любила, милая, но эта свинья не оценила твоей любви. Я говорил тебе, что не тот он мужчина, которого следует любить. Говорил ведь?

Шмыгаю носом и пытаюсь успокоиться, но ничего не получается, а Матвей продолжает обнимать меня, бережно поглаживая по спине.

— Ты мне веришь, Поля? — спрашивает мужчина.

Ничего не отвечаю, просто киваю. Я сейчас не в состоянии и слово из себя выдавить. Не могу ни о чём думать, не хочу ни о чём говорить.

— Я не позволю ему отнять у тебя детей. Если нужно будет, я ему лично кадык вырву, но он не тронет моих крестников. Клянусь тебе.

Мне кажется, что единственный выход — собрать вещи и сбежать подальше, чтобы проклятый Зинегин не смог найти меня и малышей. Уехать в какую-нибудь глушь, пока он не успокоится…

— Матвей, может, мне уехать в деревню? К твоей бабушке? Он никогда не догадается искать меня там…

— Оставь это на самый крайний случай. Мы ещё повоюем. В крайнем случае переедете на время ко мне, и никакая опека не посмеет к вам подобраться, а если Зинегин хочет судиться, то пусть попробует побороться с владельцем лучшей в городе юридической конторы.