Осматриваюсь вокруг. Если Громов и женат, то в ванной следов женского присутствия нет.

Промываю поцарапанные ладони и локоть. Приподнимаю юбку, треш. Чулки изодраны в клочья, на коленях ссадины и запёкшаяся кровь, на бедре расплывается огромный синяк.

– Блин, да у тебя и ножки зачётные, – раздаётся вдруг от двери.

Я резко одёргиваю юбку.

– Громов! Ты почему врываешься без стука!

– Так я у себя дома. Что хочу, то и делаю. Тем более, я принёс это, – демонстрирует в руках бинты, перекись и какой-то ещё тюбик. – Садись, буду тебя лечить.

– Нет, я сама.

– Ну какая ты несносная, а, Селезнёва. Сто раз ведь сказал, не спорь, – усаживает меня на закрытую крышку унитаза, склоняется над моими коленями, и очень аккуратно начинает промакивать ранки тампоном.

– Нет, так не пойдёт, – заявляет вдруг решительно, запускает руки мне под юбку.

– Что ты делаешь, – пищу я, пытаясь остановить его наглые ладони.

– То, что умею лучше всего – раздеваю женщину, – усмехается, демонстрируя ровные зубы.

– Но…

– Тихо, не дёргайся, сказал же, насиловать не буду.

Ловко скатывает с моих ног рваные чулки, проходясь пальцами по бёдрам. И мне стыдно признаться, но эти прикосновения рождают глубоко внутри давно забытое трепетное чувство.

Рита, как тебе не стыдно! – вопит моя внутренняя хорошая девочка.

Да ты просто забыла, что такое настоящий горячий секс, поэтому тебя сносит! – спорит с ней плохая.

А Громов тем временем обрабатывает мои ноги перекисью, дует на ранки, пока я шиплю от боли, наносит на ссадины какой-то обезболивающий гель.

И руки у него такие грубые с виду, огромные, но очень аккуратные.

– Всё, я свой долг выполнил, спас офигенные ножки, теперь могу спать спокойно, – встаёт он. – Жду тебя на кухне.

Выходит, а я ещё пару минут прихожу в себя.

Офигенные у меня ножки, да? И зад зачётный.

Мне так давно никто не говорил ничего подобного, что даже от этих сомнительных комплиментов моя рухнувшая ниже плинтуса самооценка начинает поднимать голову.

Причёсываю пальцами растрепавшиеся волосы, одёргиваю платье, выхожу из своего укрытия.

Иду на звуки, доносящиеся из просторной кухни.

Захожу, с интересом рассматривая обстановку. Никогда не любила этот холодный ультрасовременный стиль, но Громову подходит. И он здесь выглядит очень уверенно и уместно. Женской руки здесь совсем не видно.

Прямо сейчас Громов режет толстыми кусками сыр, выкладывает его на тарелку.

– Ты женат? – решаюсь спросить.

– Нет.

– Точно? – вопросительно выгибаю бровь, замечая на высоком барном стуле висящий лифчик.

– Абсолютно, – усмехается Громов.

Проследив за моим взглядом, невозмутимо подцепляет лифчик ножом и отправляет в мусорное ведро.

– Оригинально. Я так понимаю, всё ещё гуляешь?

– Да, столько женщин вокруг красивых, недотрах… , э, недолюбленных. Как выбрать?

– Да уж, – становится горько внутри. Видимо, Громов прав, хорошо, что он хоть не врёт и не прикидывается праведником. – А женщин из своей жизни ты выкидываешь так же легко, как и их лифчики? – уверена, так и есть.

– Это зависит от женщины, – пожимает он плечами. – А ты, я так понимаю, глубоко замужем?

Чувствую внутри болезненный укол от этих слов. Но рассказывать о наших проблемах с мужем я конечно же не собираюсь.

– Да, – стараюсь говорить уверенно.

– И поэтому ты ночью бегаешь по винным магазинам в чулочках и подшофе? – сражает меня вопросом.

– Муж в командировке. Могу себе позволить расслабиться, – вру я.

– М-м-м, так может, расслабимся вместе? – взгляд очень говорящий, но...

– Миша, спасибо за помощь, мне пора, – встаю, хочу уйти.