– Если я приведу тебе ещё аргументы, почему не могу идти сама, ты поможешь мне подняться?

– Рискни придумать то, что меня убедит.

Доминика выдержала паузу, а затем ее кокетство сменилось на победную улыбку, и она тихонько прошептала:

– Знаешь, платье так неудобно липнет к телу. Я чувствую его везде. Его проникающий холод. Хотелось бы поскорее снять его, а то, понимаешь, я как бы... вся мокрая...

Повисло молчание. Доминика тут же вновь стала серьёзной, но я уже не мог забыть посыл столь двусмысленной фразы.

– Тебе помочь снять платье? – я очень старался казаться холодным, но почему- то уже не мог.

– Пока нет, – оборвала она меня, а затем тут же добавила, – просто возьми меня. На ручки. И отнеси к себе.

– Ну уж нет, девочка, давай ка сама, – фыркнул я, развернулся и вновь хотел было уйти, но и на этот раз меня остановил ее цепкий взгляд.

Вновь неожиданно печальный, заставивший меня слегка успокоиться. Может пойти ей навстречу? Девушка пьяна, ей изменил жених, идти некуда, да и она пока не знает, что встретила мужчину, что решит все ее проблемы с деньгами. Стоит согласиться, если я хочу женить ее на себе.

– Только один пролет, – буркнул я, поднимая Доминику на руки.

Да, настолько мокрых девушек я ещё не таскал. Но это было всего лишь одним из многих происшествий за сегодня.

Она аккуратно положила голову мне на плечо и, гордо указав пальцем на лестницу, приказала:

– Вперед, мой верный скакун! – она громко икнула, прервав потом моих рвущихся саркастичных комментариев, а затем горько обобщила, – хотя какой верный?! Все вы предатели!

– Больше ром от меня ты не получишь, – ответил я со вздохом.

Удивительно странные чувства вызвала во мне эта девушка. Тут была и жалость, и презрение, и гнев, и уважение, и даже умиление. Удивительно, но пока что мне не хотелось избавится от нее, даже учитывая ее состояние.

Тем временем, я легко преодолел с ней обещанный пролет, надеясь, что дальше она пойдет своими ножками. Но не тут-то было.

Я поднял голову и увидел, что стою прямо напротив входной двери в свою квартиру. Сомнений в том, что это именно она, не было. На потертой и исцарапанной двери красной краской был нанесен номер квартиры. Число 13 красовалось по центру. Что ж, значит придется Доминике узнать, что хозяин хранит ключи от своего дома под ковром. Главное – вести себя уверенно.

Наклонившись, я как ни в чем не бывало извлёк миниатюрный ключик из-под ковра и принялся вставлять его в скважину. Меня тут же догнал закономерный вопрос Доминики.

– Ты что? Хранишь ключи под ковриком?

– Да. А что такое? Все так делают.

Ее взгляд был красноречивее всех ругательств, которые использовал мой отец, когда падали акции компании.

– Да, конечно. А ещё вывешивают на дверь записки с расположением драгоценностей в квартире.

– В моем доме нет ничего ценнее мини бюста Ленина, – отшутился я, хотя, разумеется, не представлял, какие бюсты могут оказаться за дверью.

Вставив ключ в дверную скважину, я отпер замок и попал в квартиру. Минута истины настала. Я включил свет и, наконец, увидел свое жилище.

Крохотная прихожая, площадью всего несколько метров, с обоями, что явно никто не менял позднее 90-ых. В углу стояло старое советское бордовое кресло, идеально вписывающееся в интерьер. Оно не просто прохудилось сверху, но ещё и потеряло где-то подлокотник и одну из ножек. Под потолком мигала единственная лампочка, с которой тоскливо свисала паутина.

– Воу, – только и сказала Доминика, когда вошла.

У меня же просто не было слов, чтобы описать свое состояние. Дрейк явно перестарался с бедностью.