Гржинек был полной противоположностью консула.

«Рожа никудышная, ни носа, ни глаз, – отметил про себя Полещук, – никакого выражения – петля от наволочки, да и только. С такой внешностью тебе бы, пан Мирослав, не дипломатом – сыщиком в „наружке“ служить: пройдешь рядом – никто и не заметит…»

Первый секретарь польского посольства Каменский производил отталкивающее впечатление: непропорционально большая голова с огромными залысинами раскачивалась на длинной шее, прикрепленной к щуплому, по-детски хрупкому телу с короткими кривыми ножками. Его надутые пухлые губки демонстрировали преждевременную обиду на окружающий мир.

«Ницше, вылитый Ницше! Горба на спине ему не хватает и… ума! А в остальном… Да и закомплексованность та же. Вообще, давно замечено: чем меньше человек, тем больше его комплексы», – сделал заключение Полещук, понаблюдав за поляком.

Однако самой колоритной фигурой в компании был Гольдман.

Атлетического сложения при росте 180–185 см, тридцати лет от роду, он был воплощением красивого молодого арийца, прообразом «белокурой бестии».

Полещук вдруг представил Гольдмана в форме офицера СС, позирующим фотографу на фоне виселицы, где раскачиваются окоченевшие трупы партизан.

Еще через секунду разведчику пришло в голову, что доктор одинаково впечатляюще смотрелся бы и во фраке за дирижерским пультом.

«Удивительно многогранная внешность! – подумал Полещук. – Доктор с одинаковым успехом может сойти и за преуспевающего бизнесмена, и звезду киноэкрана, и молодого посла какой-нибудь европейской державы…

Да, пожалуй, Гольдман своей внешностью, манерами, лоском более других присутствующих соответствует образу дипломата… Нет, скорее английского аристократа эпохи Оскара Уайльда… А эта его мальчишеская чувственность с намеком на бисексуальность! Она наверняка сводит с ума и женщин бальзаковского возраста, и нимфеток, и мужчин нетрадиционной сексуальной ориентации… Интересно, кому из них большее предпочтение отдает доктор? Ладно, события покажут!»

Посидев еще минут десять и отразив несколько пикировок доктора, чем навлек на себя очевидную неприязнь консула, Полещук решил, что настал момент приступить к реализации второго пункта плана: пора вводить в действие «секретное оружие».

За глаза люди о тебе высказываются куда как свободнее и искреннее, нежели в твоем присутствии. Надо было немедленно «снять информацию» – выяснить реакцию компании на свое неожиданное появление, чтобы знать, как вести себя в дальнейшем.

С этой целью перед визитом в казино Полещук оснастил свой портфель микрофонами, магнитофоном и ретрансляционными приборами. Второй блок шпионской аппаратуры, работавшей на прием, он рассовал по карманам пиджака.

Выразительно посмотрев на часы, разведчик поднялся.

– Прошу прощения, господа, мне срочно надо позвонить в посольство… Телефон, если не ошибаюсь, находится в холле, не так ли?

Интернациональная бригада картежников в один голос ответила по-английски: «Да!»

Лишь консул, делая вид, что всецело поглощен игрой, еще больше нахмурил брови и сосредоточенно смотрел в свои карты.

Поведение Фогеля не осталось незамеченным.

«Да ты, старина, никак приревновал меня к доктору! – догадался Полещук, – успокойся, партайгеноссе, вот вернусь, и ты свою порцию внимания получишь сполна… Сегодня я вас – тебя и доктора – постоянно буду держать под прицелом, вы оба – мои клиенты в предстоящей игре!»

Поставив портфель на стул, чтобы залетный гость не занял его место, Полещук быстро покинул кабинет, ставший теперь студией звукозаписи и вещания.