И снова Габриэла подумала о том, что, знай она, что задумал Джо, она не остановилась бы ни перед чем. Она бы спорила, кричала, а может быть – даже ударила бы его. Больше того, сейчас Габриэле даже казалось, она сумела бы найти в себе силы расстаться с ним, будь у нее уверенность, что так он останется в живых. Но Джо не счел нужным поделиться с ней своими мыслями. Их любви, их жизни вдвоем он предпочел кусок веревки в темном чулане.

Это, пожалуй, уже обыкновенная трусость, и Габриэла неожиданно поймала себя на том, что начинает ненавидеть Джо за это. И одновременно она знала, что какая-то часть ее будет продолжать любить его всегда, сколько бы ни прошло времени.

За окном давно стемнело, но Габриэла продолжала сидеть на незастеленной кровати и, глядя в пустоту перед собой, вспоминала, что сказала о Джо матушка Григория. Настоятельница напомнила ей, что его мать тоже покончила с собой, и теперь Габриэле казалось, что эти два события как-то связаны между собой. Должно быть, в характере Джо и вправду был какой-то изъян, к которому она не имела никакого отношения. Была ли то наследственность или воспитание – этого Габриэла не знала, да и не хотела знать. Ей было ясно только одно: как бы оно там ни было в действительности, она всегда будет чувствовать себя виноватой перед Джо.

Габриэла искала работу на протяжении целой недели после того, как поселилась в пансионе мадам Босличковой. Она методично прочесывала ближайшие кварталы, заходя во все магазины, рестораны и кафе подряд, однако, несмотря на диплом Колумбийского университета, писательский талант и умение выращивать помидоры, ей так и не удалось найти места. В универмагах, где требовались кассиры и продавщицы, ей говорили, что у нее нет соответствующей квалификации. В закусочных и кафе требовались подавальщицы, но, когда Габриэла признавалась, что у нее нет соответствующего опыта, ей также отказывали.

Каждый день Габриэле приходилось делать изрядные концы пешком. К вечеру она уставала так, что буквально валилась с ног. Она очень боялась, что от нагрузок у нее может снова открыться кровотечение, но этого, к счастью, не произошло, и ей не пришлось тратить свои последние деньги на врачей. Но и без того от ее двухсот пятидесяти долларов оставалось катастрофически мало. Габриэла начинала всерьез тревожиться, что скоро ей нечем будет заплатить за чашку бульона, кусок хлеба и чай со сдобой, которые составляли ее ежедневный рацион. Лишь изредка она позволяла себе немного фруктов, да и то только потому, что стояла осень и яблоки, груши и сливы были очень дешевы.

В начале второй недели своих поисков Габриэла зашла в небольшую кондитерскую на Восемьдесят шестой улице. Дело близилось к вечеру, а она ничего не ела с самого утра, поэтому, после непродолжительного колебания, Габриэла решилась потратить денег чуть больше, чем обычно. Сев за столик у окна, она заказала эклер, чашку кофе, взбитые сливки с сахаром и погрузилась в свои невеселые думы.

Она как раз допивала кофе, когда вышедший из задней комнаты пожилой немец – владелец кондитерской – установил в окне объявление «Требуется официантка».

Габриэла заранее знала, что из этого снова ничего не выйдет, однако все же решила попытать счастья. Расплачиваясь за свой скромный ужин, она сказала вернувшемуся за кассу хозяину, что ищет работу. Она вполне смогла бы обслуживать клиентов, хотя у нее и нет почти никакого опыта. Лицо хозяина осталось абсолютно бесстрастным. Габриэла в отчаянии добавила, что долгое время жила в монастыре и что там ей часто приходилось накрывать на стол.