– Тогда я подаю в суд, – сказал Горигорьев, – поскольку реклама вашего супермаркета вводит в заблуждение, информируя, что в нем есть все возможное и невозможное.

– Реклама… – начал объяснять служитель, но Горигорьев его пресек, торопясь судиться: американские порядки и обычаи он отлично знал.

И, хотите верьте, хотите нет, он выиграл процесс и получил компенсацию за моральный ущерб в размере пятидесяти шести тысяч долларов восьмидесяти трех центов.

Горигорьев, не будь дурак, не стал тратить деньги, а бросил работу и занялся изобретением вещества, которое, в зависимости от желания обладателя, может быть то видимо, то невидимо. И – изобрел! Потратил семь лет на это – но изобрел же!

Правда, к тому времени он давно уже разошелся с женой и женился на любимой женщине, которой мог дарить подарки явно.

Но суть ведь не в этом!

Суть в том, что вот до каких озарений может довести настоящая любовь!

Людмила Ефимьева очень любила чистоту, как и многие из нас. Но многие из нас, любя чистоту, не соблюдают ее. Людмила же Ефимьева соблюдала и по душе, и по профессии – она работала проводником плацкартного вагона. Я пишу для тех, кто знаком с плацкартными вагонами и кому не надо объяснять, сколько приходится выгребать сора, грязи, бутылок и огрызков, и прочей всякой всячины, включая засунутого однажды под лавку выкидыша.

Сперва, по молодости, она занималась этим не то чтобы охотно, но без особых размышлений. А потом, слушая свой голос: «Опять загадили все, сволочи, паразиты, свиньи!» – обращенный к покидающим вагон молчаливым пассажирам, стала ощущать в себе возрастающую ненависть к людям. И даже уже презрение.

Она не хотела этого. Она боялась, что человеконенавистничество укрепится в ней, осядет навсегда, испортит характер, здоровье и внешность. И Людмила пошла проситься у начальства перевода хотя бы в купейный вагон. Там, конечно, тоже не без свинства, но все ж… Начальство было заартачилось – не по уважительной причине, а по привычке артачиться. Но Людмила глянула таким испепеляющим взглядом, так нехорошо дрогнула губой, готовя матерное слово, что начальство поспешно предложило ей даже не купейный, а мягкий вагон, то есть спальный, СВ.

Первая ездка была в поезде № 13 Саратов—Москва со второго на третье мая 1994-го года, когда нуждающиеся уехать на праздники в Москву уже уехали а возвращаться гостящим в Саратове москвичам тоже было рано. И в вагоне оказалось два человека.

Они, почитав каждый в своем купе газеты, на ночь ничего не ели – это были умные молодые мужчины, утром, встав, умылись и, опять ничего не поев, выпив только растворимого кофе с помощью кипятка из старательно нагретого Людмилой титана, сами тоже как бы растворились, едва поезд прибыл на Павелецкий вокзал, исчезли, оставив после себя терпкий запах крепкого одеколона.

Людмиле вдруг тошнехонько стало – и не понять отчего.

Но вот она, будто во сне, поднялась, безумной улыбкой глядя перед собой, набрала кой-какого своего мусоришки, разбросала по проходу, вернулась в свое служебное купе, а оттуда вылетела уже фурией, с совком и веником, крича:

– Опять нагадили, паразиты, сволочи, свиньи!

Она махала веником, подметая, и на щеках ее, до того бледных, разгорался румянец: она чувствовала в душе умиротворенно-истерический покой.

3 мая 1994,

поезд № 13, вагон 12 (СВ),

место 14, 23 ч. 30 мин.

И среди милиционеров может встретиться непорядочный человек, а иногда сразу два. Такими и оказались, к сожалению, сержант Козин и рядовой Нострин. Впрочем, за Нострина не поручусь, он, в сущности, ничего не сказал и не сделал.