– Где ваше отечество?

– В Иерусалиме, – отвечали они, – но Бог в гневе рассеял нас.

– Как же вы смеете предлагать другим свою веру, за которую вы сами находитесь под гневом? – раздраженно возразил князь.

Но вот пришли греческие проповедники, рассказали ему о догматах христианских и развернули картину Страшно го суда.

– Страшно быть на левой стороне, – сказал Владимир, – но надо еще подумать.

Греческих послов он отпустил с наибольшим уважением, затем собрал совет старшин и бояр и объяснил им все, что говорили послы.

Скоро он отправил избраннейших людей испытать веру на местах. В Царьграде послы, стоя за торжественным богослужением в дивном храме Софии Премудрости Божией, были поражены красотой богослужения: им казалось, что они были не на земле, а на небе. Вернувшись к Владимиру, они с восторгом говорили ему о вере греческой, бояре же объявили князю: «Если бы греческий закон не был лучше других, то и бабка твоя Ольга не приняла бы его, а она была умнейшая из людей».

Владимир решил креститься, но не знал, как к этому приступить. Он помнил, что Ольгу не сразу приняли в Царьграде, да и отец его Святослав был умерщвлен греками. Пылкий завоеватель решил, что и веру нужно взять мечом.

Он отправился походом, взял город Корсунь и потребовал руки греческой царевны. Константинопольский двор ответил ему, что согласие на этот брак может быть дано только в том случае, если он примет крещение.

– Я давно испытал и полюбил греческую веру, – отвечал князь…

Но это заявление только фразой, благодать еще не исцелила его языческого сердца.

Пока Владимир в Корсуне ждал прибытия сестры императора, царевны Анны, он ослеп. Царевна советовала ему скорее принять крещение, и когда он выходил из купели, внезапно прозрел и воскликнул в восторге: «Теперь познал я Бога истинного!» Тут же крестились, пораженные чудом, некоторые из дружинников его.

Князь вернулся в Киев на многих ладьях со свитой, с молодой женой, с духовенством, обновленный духом.

Поэт граф А. К. Толстой в великолепных стихах изображает тогдашнее душевное состояние князя Владимира.

По лону Днепровских сияющих вод,
Где, празднуя жизни отраду,
Весной все гремит и цветет, и поет,
Владимир с дружиной обратно плывет
К стольному Киеву-граду.
Все звонкое птаство летает кругом,
Ликуючи в тысячу глоток,
А князь многодумным поникнул челом.
Свершился в могучей душе перелом,
И взор его мирен и кроток.
Забыла княгиня и слезы, и страх;
Одеждой алмазной блистая,
Глядит она с юным весельем в очах,
Как много пестреет цветов в камышах,
Как плещется лебедей стая,
Как рощи навстречу несутся ладьям,
Как берег проносится мимо,
И, лик наклоняя к зеркальным водам,
Глядит, как ее отражается там
Из камней цветных диадима.
Плывет и священства, и дьяконства хор
С ладьею Владимира рядом;
Для Киева синий покинув Босфор,
Они оглашают Днепровский простор
Уставным демественным ладом;
Когда ж умолкает священный канон,
Запев зачинают дружины,
И с разных кругом раздаются сторон
Заветные песни минувших времен
И дней богатырских былины.
Так вверх по Днепру, по широкой реке,
Плывут их ладей вереницы,
И вот перед ними, по левой руке,
Все выше и выше растет вдалеке
Град Киев с горой Щековицей.
Владимир с княжого с седалища встал
Прервалось весельщиков пенье,
И миг тишины и молчанья настал,
И князю, в сознании новых начал,
Открылося новое зренье.
Как сон, вся минувшая жизнь пронеслась,
Почуялась правда Господня;
И брызнули слезы впервые из глаз,
И мнится Владимиру: в первый он раз
Свой город увидел сегодня…
Народ, издалека их поезд узнав,
Столпился на берег, и много