Вагон качнулся, и Антон резко упёрся руками в мокрый от уличной грязи пол, чтобы не упасть. Электропоезд с воем, от которого сжимались барабанные перепонки, двинулся вперёд, быстро набирая скорость. В какой-то момент инерция отпустила Антона, и он снова сел на корточки, разглядывая покрытые грязью руки. Представив, как он будет пожимать руку работодателю, Антон рассмеялся. Довольно громко, но никто в грохоте движения его не услышал. Покачиваясь в такт электропоезду, он смеялся над тем, в какую же глупую ситуацию попал. Напряжение постепенно отпускало, остался только стыд и недоумение. Что вообще произошло в последние минуты? Как в битком набитый поезд вошло так много людей? Может, клаустрофобия и возбуждение сыграли с ним злую шутку, и никто его не давил, выжимая воздух из лёгких? А он, как маленький мальчик, спрятался в домик. Подумать только, он сидит на грязном полу вагона, под ногами у людей. Он виновато взглянул вверх, ожидая увидеть насмешливые взгляды других пассажиров, но сквозь плотную завесу из шуб, пальто и курток не смог разглядеть ни одного лица. Здесь действительно было тесно…

Он оглянулся вокруг, рассматривая лес ног, окруживший его, и смех в какой-то момент застрял в глотке. Антон шлёпнулся задом в грязь, натоптанную мокрыми ботинками, и, отшатнувшись, упёрся спиной в чьи-то нижние конечности. Его лицо перекосило, уголок рта колебался между улыбкой клоуна и оскалом паралитика.

В двух метрах от Антона, между рядами скамей, лежал человек. Мальчик в ярко-жёлтой пятнистой куртке с разводами грязи на синтетической ткани. Десятки человек стояли на неестественно вывернутых руках, на груди, на голове. Кто-то стал сапогом на его лицо и вдавил настолько сильно, что из носа брызнула кровь, а глаза вылезли из орбит.

– Помогите! – наконец, смог заорать Антон.

– Вы человека убили! – добавил он нечто совсем несуразное. Разве просят помощи у тех, кто убил? – Тут мёртвый мальчик!

Крики вырывались изо рта, растворяясь в невыносимом грохоте разогнавшихся вовсю механизмов под полом. Антон попытался подняться и протиснуться наверх, пусть даже его снова сдавят. Лишь бы добраться до людей, может, мальчик ещё жив. Напрягая все силы, он выдрался наверх и заорал на ухо усатому мужчине с блестящим от пота лицом. Тот посмотрел на него, как на ненормального и, видимо, ничего не услышал, потому что именно в этот момент гул достиг своего апогея – вечный предвестник того, что скоро поезд остановится. И действительно, в какой-то момент живая чернота стенок тоннеля за окнами мигнула и сменилась ярким светом платформы. Поезд затормозил, и двери с лязгом расступились.

Обезумевший от нереальности происходящего Антон набрал полную грудь воздуха, готовясь кричать до хрипоты, просить о помощи, умолять кого-нибудь нажать кнопку экстренной связи с машинистом, как вдруг чей-то крепкий подзатыльник заставил его с шумом выдохнуть то, что вдохнул, а зубы буквально лязгнуть и до боли прикусить кончик языка. Медленно, словно воздух вокруг напитал столько запахов, что начал твердеть, Антон повернул голову.

Снова тот мужик. Красное лицо, выпученные и злые глаза, а на лице гаденькая улыбочка. Улыбочка человека, который любил издеваться над слабыми, да так и пронёс эту любовь через всю жизнь. Затоптанный людьми мальчик вылетел из головы. Антон выпростал руку из толпы и заехал мужику по носу. Его удивлённый хрюк был слышен даже в гуле заходящих людей.

– Ах ты сука! – заорал мужик, пытаясь достать Антона, капая кровью из носа на плечи брезгливо охающих людей. – Тебе хана, мудак… Я тебе…