Боюсь, что это вздорное бабье
тебя дурному, доченька, научит.
Не лучше ли волшебное питье
с Алисой (Аней) выпить? У нее
тебе, по крайней мере, не наскучит.
18
Промчались дни мои. Так мчится буйный Том
за палкою, не дожидаясь крика
«Апорт!», и в нетерпении великом
летит назад с увесистым дрючком.
И вновь через орешник напролом,
и лес, и дол наполнив шумом диким —
и топотом, и тявканьем, и рыком,
не ведая, конечно же, о том,
что вот сейчас докурит сигарету
скучающий хозяин, и на этом
закончится игра, и поводок
защелкнется, а там, глядишь, и лето
закончено, а там уже снежок…
Такая вот метафора, дружок.
19
И если нам разлука предстоит…
Да что уж «если»! Предстоит, конечно.
Настанет день – твой папа многогрешный,
неверный муж, озлобленный пиит,
лентяй и врун, низвергнется в Аид.
С Франческой рядом мчась во мгле кромешной,
воспомню я и профиль твой потешный,
и на горшке задумчивый твой вид!
Но я взмолюсь, и Сила Всеблагая
не сможет отказать мне, дорогая,
и стану я являться по ночам
в окровавленном саване, пугая
обидчиков твоих. Сим сволочам
я холоду могильного задам!
20
Я лиру посвятил сюсюканью. Оно
мне кажется единственно возможной
и адекватной (хоть безумно сложной)
методой творческой. И пусть Хайям вино,
пускай Сорокин сперму и говно
поют себе усердно и истошно,
я буду петь в гордыне безнадежной
лишь слезы умиленья все равно.
Не граф Толстой и не маркиз де Сад,
князь Шаликов – вот кто мне сват и брат
(кавказец, кстати, тоже)!.. Голубочек
мой сизенький, мой миленький дружочек,
мой дурачок, Сашочек, ангелочек,
кричи: «Ура!» Мы едем в зоосад!
Стихотворения конца века
1997–2000
Расчет
Видимо, третьего нам не дано.
Ну а второго и даром не надо.
Первого – ешь не хочу, но оно
И страшновато, и противновато.
Губы раскатывать просто смешно.
С нас еще требуют и предоплаты.
Бабки подбиты. Исчерпан лимит.
Даже с поправкой на глупость и трусость,
Даже с учетом того, что кредит
Нам обещается – что-то не густо!
Низкорентабельный уголь в груди
Больше не жжется, как это ни грустно.
Так вот по счету большому. Прикинь!
Хватит латать эти черные дыры!..
Вывод отсюда всего лишь один.
Максимум два. Ну, от силы четыре.
Что же ты мешкаешь, мой господин?
Что ж ты губами шевелишь, притырок?
1997–1998
Коллеге
С одной стороны —
Мы горды и важны.
С другой стороны —
Никому не нужны.
Вот так, мой друг.
Вот так, мой дружок, —
Никому
Ни на кой
Не нужны!
Бывало – ах! —
Внушали мы страх!
И даже – эх! —
Вводили во грех!
А нынче, друг,
А нынче, дружок,
Наливают нам
На посошок.
Не вижу я
Трагедии здесь —
Ляля-тополя,
Бессильная спесь,
Твоя, мой друг,
Моя, мой дружок,
Смехотворная,
Жалкая спесь!
И драйву нет,
И саспенсу йок —
Увы, мой свет,
Увы, мой дружок.
Один глоток,
Один лишь глоток
Остается нам
На посошок.
1998
* * *
Почему же, собственно, нельзя?
Очень даже можно!
Плюнуть в эти ясные глаза,
отпустить под горку тормоза
сладко и несложно!
Кануть, как окурок в темноту,
полететь, визжа, к едрене фене,
лучше уж в бреду, чем на посту,
лучше уж в блевоте, чем в поту,
лучше уж ничком, чем на коленях!
И от водки лучше, чем от скуки!
Эх бы загу-загу-загу-лять,
да загулять!
Так-то так, но вот в чем, парень, штука —
где же будем мы носки стирать?
Хорошо без дома, на просторе,
но без ванны как-то не с руки.
Воля волей, только под забором
зябко в нашем климате, и вскоре
ты поймешь – уж лучше от тоски,
чем от грязи! А лишай стригучий?
А чесотка? А педикулез?
Нет, Земфира, вместо страсти жгучей
заведи дезодорант пахучий
и тампакс. А то шибает в нос.
1998
* * *
Что «симулякр»? От симулякра слышу!
Крапива жжется. А вода течет,
как прежде, – сверху вниз. Дашевский Гриша
на Профсоюзной, кажется, живет.