Продолжая исследование этой темы, без чего невозможно определить, какие средства предупреждения и разрешения конфликтов в деятельности следователя являются процессуальными, какие – криминалистическими, нельзя не остановиться еще на одном мнении, высказанном в ходе дискуссии, вызванной указанной выше статьей А. И. Винберга. Мы имеем в виду некоторые положения, сформулированные И. Ф. Пантелеевым. Суть их сводится к тому, что криминалистика не только не должна изучать закономерности возникновения, собирания, исследования и оценки доказательств, ибо они составляют предмет теории доказательств, но и вообще не является наукой о расследовании преступлений. Как расследовать преступления, пишет И. Ф. Пантелеев, «учит наука уголовного процесса, раскрывающая правовые формы и средства расследования. Криминалистика учит не тому, как расследовать преступления, а тому, как их раскрывать»[158]. С этих позиций автор дает следующее определение криминалистики. Криминалистика «является наукой о раскрытии преступлений, изучающей и обобщающей: криминальную практику (совершенные преступления); следственную практику; экспертную практику; новые возможности (открытия) естественных, технических и общественных наук»[159].

Эти положения, на наш взгляд, весьма спорны. Во-первых, если наука не изучает закономерности, то это – не наука, не система знаний, а конгломерат знаний, не обладающий системной общностью, не имеющий права именоваться наукой. Во-вторых, зачем же криминалистика изучает криминальную, следственную и другую практику и новые возможности других наук? Она их действительно изучает, но с единственной целью: открыть, использовать закономерности возникновения, собирания и переработки информации, а уж затем на этой основе оптимизировать информационно-познавательный процесс доказывания. В-третьих, наука уголовного процесса не учит, как расследовать преступления, а раскрывает – и здесь мы согласны с автором – правовые формы расследования и его средства (причем лишь те средства, которые, как мы покажем ниже, являются оптимальными и наиболее значимыми для всех следственных ситуаций, при расследовании любых видов преступлений); посредством каких процессуальных и следственных действий осуществлять информационно-познавательную деятельность при доказывании. Но процессуальная форма доказывания при всей своей, повторим, несомненной содержательной значимости – лишь форма, которая имеет смысл, если она форма содержания. Содержанием ее (разумеется, лишь в рассматриваемом плане) является информационно-познавательный аспект процесса доказывания: как должно осуществляться доказывание в рамках определенных процессуальных форм, в рамках определенных уголовно-процессуальных отношений.

Можно в полном соответствии с уголовно-процессуальным законом произвести осмотр места происшествия, допросы свидетелей и подозреваемых, очные ставки и другие следственные действия, в форме которых осуществляется доказывание, и ни на йоту не приблизиться к установлению истины по уголовному делу. «Очень многие следственные производства, – писали почти шестьдесят лет назад В. Громов и Н. Лаговиер, – являясь удовлетворительными с точки зрения соблюдения процессуальных норм, в то же время совершенно неудовлетворительны с точки зрения основной цели всякого расследования – раскрытия в деле материальной истины. Процессуальные нормы внешним образом соблюдены, следствие по делу закончено, а «след»-то самый безнадежно утерян… Но что было сделано для того, чтобы «след» найти, чтобы запутанный клубок распутать? На первый взгляд сделано все: свидетели допрошены, длинная цепь протоколов налицо. Но более внимательное ознакомление с делом доказывает, что в действительности следователь брал лишь те доказательства и факты, которые, если можно так выразиться, сами плыли к нему в руки… В сущности, вместо доподлинного расследования и искания истины оказывается чисто обрядовая регистрация всевозможных фактов, которые всплыли сами собой»