Еще через три дня путь его закончился – он стоял рядом с дверью. Солнце снова висело, а не прыгало. Вокруг – снег и зима. «Спасибо тебе, Филипп, за шапочку. Схожу на твою могилку», – подумал Степан, вынимая из рюкзака тёплую шапку.

Ржавая дверь держалась на петлях весьма криво, а стена напоминала развалины нормандского замка, с рваными, присыпанными снежным пеплом пробоинами. Не без труда открыв вросшую в землю дверь, Степан шагнул в будущее.

Внешне ничего не изменилось. Только всё поле до деревни покрывал слепящий снег, а ноги утопали в глубоких, едва ли не по пояс сугробах. Вдрызг промокнув, Степан настойчиво шел в сторону дома двадцать три. В голове проносились сцены встречи с Настей: он расскажет ей, как шел, а она – как ждала. Они обнимутся, скажут друг другу что-нибудь доброе…

Дойдя до деревни, Стёпа ужаснулся тому, как сильно всё изменилось. Домов не оказалось вообще. Вместо них торчали какие-то странные бугры. Подойдя ближе, он разглядел дверь и на ней странный символ. «Инопланетяне захватили», – мелькнула догадка.

Постучался.

Дверь открыл низенький, горбатый старичок.

– Что такое?

– Здравствуйте, я пришел… эээ…, – мысли путались и язык неожиданно прилип к зубам.

– Из стены что ли?!

Степан кивнул.

– Ой боже ты мой, батюшки родимые, Фёкла, ты глянь! Этот, из стены пришел, ты глянь! И точно, оно самыо. А мы ходили, смотрели на тебо! Пацаны еще сопливые, а ходили… смотрели. А ты вон гляньк, пришел, а мы думали уж, что и не дождёмся… Звать то тебо как?

– Стёпа.

Откуда-то снизу прибежала старушка.

– Мне бы узнать, – дрожащим голосом сказал Степан. – Я, вообще, девушку ищу.

– Ну да, девушку, ах ты молодежь, ах молодежь, конечно девушку, кто бы сомневался… Ты заходи. Я тебо всё расскажу… и про девушку твою, и вообще… согреешься, заходи, – дед отступил, поманив рукой.

Николай зашел. В землянке оказалось чисто, сухо и уютно.

– А какой тут уже год? – спросил Стёпа.

– Тебе-то зачем? Ишь, ты, год ему подавай. Само-то из какого?

Степан ответил.

– Так вот полтыщи лет уж прошло. Плох я стал на счет, да тебе и этого хватит. Пол тыщи лет… – старик нахмурился, – с купейками. Еще дед моё, говорил, что ты прийти вот-вот должен, а ты чего-то запоздал. Мы уж и не чаяли. Отец моё видел твоё последний привал… Ты всю его молодость одну банку тушенки ел. Ай-я. Мы ходили смотрели…

– Мне бы Настю, как-то…. увидеть.

– Ты садись, не торопись, – крякнул старик. – Сейчас чайку попьешь горяченького.

Фёкла принесла горячий чай, пирожков и что-то фиолетовое и светящееся, похожее на варенье.

– Угощайся, милок, чаёк, пирожочки. Давай, не стесняйся, шел-то пятьсот лет, небось и соскучился по домашнему-то, а? – угощала бабулька.

– Пятьсот лет, – повторил Стёпа.

– Ну вот. Ты поешь, отдохни, а потом и про дефчоночку твою расскажу, царствие её небесное.

Степан вздрогнул, кровь застыла в жилах, чашка в руках дёрнулась и пролилась.

– Ой, старый пень, что ж я сразу то, ай-а, дурак. Ты не волнуйся, я покажу. Оно ждала тебя. Жила тут у нас, в деревне, всё думала, ты скоро выберешься. Я тебе дом её покажу. Ты не нервничай. На том жизнь не кончается. Оно ж от старости померла, бедняжка. Так нам ео жалко делалось. Всё, говорила, что даже если оно старше будет, как мать тебя любить станет. Такая любовь! Эх… бывает же еще. Каких-то лет сорок не дождалась.

Степан поставил чашку и заревел. Столько времени, столько мыслей. Столько раз, он разговаривал с ней, пока шел. Рассказывал, как смешно бегает по небу солнце, как нелепо смотрится муравей, вытянутый на триста метров, как он хочет с ней встретиться и что скажет, когда наконец увидит. Всё это теперь ушло. Он прошел сквозь время, чтобы узнать, что она умерла, дожидаясь его и глядя на него, каждый день, каждый месяц, каждый год.