Когда все расходятся, Адам остается ждать меня в холле перед Голубой гостиной.

– Ты можешь отказаться, – говорит он, прильнув к самому моему уху, и меня трогает его готовность биться за меня.

– Я не Елена Троянская, – отвечаю я. – Это корона моего отца. Австрийское королевство для него – все.

– Но ведь нет никаких причин сомневаться, что оно у него и останется!

– Да, если не считать Пресбургского и Шенбруннского договоров, – напоминаю я о двух предыдущих поражениях от «Александра Македонского наших дней».

– Положись на меня, Мария! – Он хочет взять меня за руку, и оттого, что он назвал меня по имени, кровь приливает к моим щекам. – Мы с твоим отцом за тобой приедем.

Но верить таким обещаниям я не должна. На следующей неделе мне исполняется девятнадцать, а все последующие дни рождения я с большой долей вероятности буду отмечать во Франции. Я сглатываю тугой комок в горле.

– Спасибо тебе, Адам.

– Это не пустое обещание, – клянется он. – Мы за тобой приедем! – Он сжимает мою руку. – Считай это клятвой.

Дворец Тюильри, Париж

Я наклоняюсь к зеркалу и с удовлетворением отмечаю, что по лицу не видно, как мне больно. С самого рассвета меня мучают желудочные колики, и хотя доктора твердят, что виной всему «избыточная ночная страсть», я знаю, что это не так. Дело куда серьезнее. Однако, невзирая на болезнь, сегодня вечером я должна блистать.

Я укладываю волосы вокруг лица и пробую представить, как буду смотреться в короне Жозефины, когда брат признает, что теперь королевой должна стать я. Вид короны, конечно, придется изменить. А еще можно использовать египетскую корону, которую он мне подарил. Ни за что не надену то, в чем ходила она, хоть бриллианты и сапфиры мне всегда были к лицу.

– Что скажешь? – поворачиваюсь я к Полю и протягиваю ему два платья – одно небесно-голубое, другое – вишневое.

– Голубое, – решает он. – Это ведь не бал.

Я отбрасываю голубое платье и надеваю темно-красное, оно наряднее.

– Между прочим, ты ошибаешься. Танцы сегодня будут! Он разослал приглашения.

Мой камергер считает Жозефину богиней, шагающей по воде. «Милая Жозефина, очаровательная Жозефина»… Куда уж милей! В первую же неделю после свадьбы наставила брату рога и переспала с этим лейтенантишкой, Ипполитом Шарлем. Очаровательная! Наделала долгов и годами ему лгала. Испортила мои отношения с Фрероном… А он еще продолжает ее жалеть!

– Который час?

Поль смотрит, как я натягиваю перчатки. Мама научила меня, как правильно это делать, когда мне было восемь лет. «Перво-наперво, – говорила она, – надо вытянуть руку вперед. – И дальше мама показывала, как медленно, очень медленно надевать и снимать перчатки. – А потом, если на тебя не обращены все мужские взоры, значит, ты сделала это неправильно».

Поль отрывается от книги – это «Государь» Макиавелли, мой первый ему подарок, – и идет посмотреть на часы в гостиной.

– Без двадцати восемь, – кричит он оттуда.

Боже мой, все произойдет уже через двадцать минут. Сердце в груди бьется так часто, что я вижу, как подымается и опадает легкая ткань моего платья. И тут спазм в желудке заставляет меня почти что согнуться пополам. Я опускаюсь на кушетку и обвожу взором спальню. Мой брат воспроизвел в ее интерьере дворец в Фивах, от колонн из позолоченной бронзы до статуй богини Исиды. Мы с ним на одной волне. И сегодня, когда он станет свободен от своей старой калоши, я уговорю его вернуться в Египет.