— Это да-а!

— Заткнитесь подобру-поздорову, а? Мелочь пузатая, — буркнула я и спешно скрылась в ванной.

Первым делом умылась, прополоскала рот, мимоходом глянула на себя в зеркале над раковиной…

— Долбаный шатун! — заорала, не помня себя от бешенства. — Я ж тебя кишками наружу выверну, ты… ты… гнусь ты косолапая!

Из комнаты донеслось придушенное ржание тигрят. Недобро зыркнув на дверь, снова в ужасе оглядела свою истерзанную шею. Он меня пометил! Этот белобрысый негодяй меня всю пометил, как будто я его сучка! И как прикажете не отведать его потрохов вместо завтрака?

Тихонько рыча, в спешке стянула рубашку и джинсы. И принялась круглыми от ужаса глазами глядеть то вниз, то в зеркало.

— Да грёбаный ты ж в рот… — выдохнула, чуть не плача от злости.

Тёмные пятна красовались едва не по всему моему телу. Засосы, синяки, едва поджившие следы зубов. Последние не сойдут ещё с неделю — их оставил сильный альфа, так просто не заживить. И запах тоже не смыть, он прочно въелся под кожу, впечатался вместе со слюной.

Следы медвежьей страсти — да нет же, позорное клеймо медвежьей закуски! — безобразным ошейником легли поперёк горла, спускаясь вниз по ключицам, груди, животу и теряясь под линиями белья. Обнаружив очередной укус на внутренней стороне бедра, я покраснела — жарко, мучительно, точно школьница, впервые увидевшая член.

Что мы творили прошлой ночью, помню смутно. Но помню. И хочу побиться головой об раковину. А ещё больше хочу найти и придушить косолапого говнюка за такую подставу.

Вот только сильнее всего хочется, чтобы он сам меня нашёл. И закончил начатое. Потому что ужасно нечестно наложить свои зубищи на альфа-самку и даже не поиметь её как следует. Разум, может, и жаждет крови, но тело настойчиво требует продолжения. Стоило вспомнить нахальные пальцы и умелый рот альфа-мерзавца, как между ног повлажнело, соски болезненно заныли, натянув тонкое кружево лифчика, а рука будто сама собой скользнула вниз по животу…

Под прохладный душ я метнулась почти бегом. Тьма его пожри, этого охранничка!

Если он и вправду охранничек, а то есть сомнения. Надо бы уточнить перед тем, как стану потрошить шерстяную сволочь.

А вот и не стану. Ибо шерстяная сволочь свалила, вполне здраво опасаясь, что за такие выкрутасы я подвешу его за яйца на деревенской площади. И даже сидхе с ней с меткой — в разы хуже этакие понимающие взгляды треклятых гномов.

— Что, маршал киса, аль соскучиться успела? — со смешком поинтересовался Друадах, когда мы втроём спустились вниз. — Садитесь, ребятки, местечко вам занял пригожее.

А ведь ушлого гнома с нами не было, когда я несла весь этот пьяный бред. Впору подыскивать ближайший овраг, чтобы в нём схорониться, пока не стихнут слухи о пьяной в стельку охотнице, которая клеилась к первому попавшемуся симпатичному деревенщине…

Поправочка — стоило бы подыскивать, не знай я, что сплетенка эта будет гулять по приграничью годами, даже если я перебью всех жителей Хварна.

— Ага, прямо истосковалась в разлуке.

— Ну дык ясен гвоздь, Дар у нас мужик видный! Не то что сопляки южные, — загоготал гном. Но, припомнив, что с южанкой разговаривает, спешно поправился: — Нет, ну ты-то у нас тоже ого-го! Стока настоечки выдуть в один присест! Кого другого бы к костерку погребальному повезли!

— И куда же этот видный мужик делся? — полюбопытствовал Джил. — Я определённо не прочь свести знакомство!

— Так вечерком ещё ушел. Мало ли дел у него, у нашего Дара?

— Каких таких дел? — подозрительно уточнила я, всё ещё подспудно убеждённая, что северный наглец на мою усатую-полосатую голову привалил с ближайшей бензоколонки. Или что он там трепал за караваны?..