– Позвольте, но Дарье выплатят гонорар, – слегка заикаясь, проблеял Эдик.

– Который даже не достанется в качестве пенсии ее родным, – отбрил Сосискин. – Эта полуголодная крошка одна, с голой пяткой, будет кидаться на вражеские штыки, а ви жалеете выдать ей небольшой аванс на теплые носки? Я уже молчу за то, шо ей придется, как Мата Хари, которую все в Одессе знали как Милю Кольцмальгогель, выяснять коварные планы тирана. Шо-то мне подсказывает, что он таки, потомственный черносотенный белогвардеец, не станет откровенным с какой-то оборванкой. О таких, как он, поломали зубы все местные гетеры-резиденты, состоящие в секретариате начальника контрразведки, а ви хотите, шоб она в этом рубище развязала ему язык? Я же вижу, шо ви, как внук Штирлица, в душе согласны, что в таком наряде она провалит нам все явки, а от голода забудет все пароли. А потом бурчание ее голодного желудка может заглушить седьмую, героическую симфонию Шостаковича, которую деточка будет играть для усыпления бдительности войск противника. Ви же умный человек, поговорите с товарищами наверху, пусть выдадут ассигнования ей на шпильки и витамины. Шо ви молчите? Вам таки стыдно, шо ви не подумали за лекарства? Так уймите свою совесть, за вас уже подумал я. Или ви таки думали, если девочка взяла с собой мазь от геморроя, она спасет ее от ангины? Так шоб ви знали, с больным горлом она не сможет кинуть в бой ополченцев, ее же просто не услышат. Мы же не хотим, шобы она погибла в самом начале. Или мне начинать думать за саботаж?

– Не надо думать за саботаж. Я сейчас уточню, можете вы воспользоваться выигрышем или нет, – отмер Эдик и испарился.

Сосискин победно взглянул на меня и совершено нормальным тоном сказал:

– Учись, гопота, как шлимазлам на уши грамотно приседать надо.

– Да-а, – офигевше протянула я и поинтересовалась: – Скажи мне, откуда такой одесский колорит? Ты же вроде дальше дачи нигде не бывал и знакомых и родственников у нас оттуда нет?

– А как ты думаешь, я со свой бульдожкой познакомился? – прищурив глаз, спросил он.

В ответ я пожала плечами, процесс их знакомства, в отличие от его последствий, я наблюдала целый месяц, пока не продала щенков. Видя, что ответа от меня не дождаться, дамский угодник сообщил, что познакомился с ней в тот момент, когда она сбежала от хозяев, потому что не могла больше вынести разговоров их родственников, приехавших из Биробиджана и до кучи захвативших с собой мохнорылого пуделя.

– Кстати, мадам, за мой гастроль требую повышенную порцию. Надеюсь, я заслужил?

– Базара нет, – засмеялась я, и довольный пес улегся в тенечке.

Только я собралась перекурить победу Сосискина над буржуем-капиталистом, как из воздуха второй раз за день нарисовался пребывающий, судя по красному лицу, в предынфарктном состоянии Эдик.

– Дарья, можно вас на минуточку? – С опаской глядя на Сосискина, прошептал он.

– Можно Машку за ляжку, а у Дарьи Петровны дозволяется просить уделить время, – зарычал пес.

Эдик нервно вздрогнул и просительно уставился в мои глаза. Мне стало жалко парня, и я, взяв его за руку, потянула за куст.

– Не обижайтесь на Сосискина, он просто очень нервничает, когда, по его мнению, наступает угроза желудку, – выступила с программной речью моя совесть.

– Да, конечно, я понимаю, – проблеял Эдик. Потом глубоко вздохнул и выпалил: – Я просмотрел законодательство по вашему вопросу и не нашел ничего по данной ситуации, но, – поспешил он меня утешить, – я смог доказать, что ваш выигрыш – это не гонорар и никто не может запретить вам его тратить, когда вы этого захотите.