– Что мне делать со всем этим? – непонимающе спросил Зейн, оглядываясь по сторонам. Даже самая смелая фантазия вулкана не предполагала подобного.

– Хранить, – пожав плечами, ответил Лакрид, а потом, задумавшись, добавил. – Или продать.

– А как же «Мы никогда не отдаем того, что принадлежит нам»? – насмешливо спросил вулкан.

– Фраза скорее относится к имуществу в целом, – поморщившись, ответил Лакрид. – Особенно к Хребту. Это богатство имело смысл в то время, когда мы жили исключительно на Олимпе. Сейчас же, когда наше основное богатство находится в космосе, эта пещера выглядит сборищем старого хлама. Ценного, конечно, но в пределах одной планеты. Гораздо ценнее в космосе снег и лед, обеспечивающий воду, а значит и жизнь. Растения ценны, потому что дают чистый воздух, а золото порой не стоит ничего. Во Вселенной есть галактики, наполненные им под завязку.

– Почему ты сам не распродал все это? – с сомнением спросил Зейн.

– Хм. Я никогда не думал об этом, до того, как ты спросил, – честно ответил дед. – После того как умерла моя жена, я редко посещал дом. Диметра прилетала ко мне на Станцию, когда хотела побыть рядом. Я всегда относился к этому всему, как к чему-то постоянному. Не особо задумываясь о ценности или цене хранимого.

Лакрид осматривал коллекционные залежи, будто видел впервые.

– Как поступишь? – спросил олимпиец.

– А как посоветуешь? – встречно спросил вулкан.

– У нас есть Салкинос, – вдруг задумчиво произнес Лакрид. – Это бизнес по скупке и продаже редких и ценных вещей. Там работают настоящие эксперты своего дела. Я бы пригласил их, чтобы они оценили всё, что здесь есть, и выбрали самые редкие и ценные экземпляры из разных коллекций, а остальное отдал бы для открытой продажи, возможно на торги. Банковское железо направил бы на развитие других сфер.

– Так и сделаем, – с сомнением сказал вулкан. – Ты не против?

– Я? Мне уже все равно, – фыркнул дед. – Я болен и скоро умру.

Зейн хмуро посмотрел на Лакрида, не понимая его беспечного тона.

– Конечно, можно все поправить, но вот моя болезнь поселилась там, где даже генные техники не способны излечить её, – произнес олимпиец, постучав по своему лбу. – Слишком много опухолей и слишком малы очаги. Заменить целый мозг нельзя, ибо это чревато потерей личности. Если бы это была одна шишка – тогда бы я решил вопрос за час, но поражен весь мозг. Пока лекарства сдерживают рост болезни, позволяя мне сохранить ясный ум, но и они не всегда смогут меня спасать. Да я и не хочу жить вечно. Так что тебя ожидает очень быстрое введение в дела.

– Хорошо, – нахмурившись, ответил Зейн, чувствуя, что не хотел бы терять родственника так быстро после воссоединения. Лакрид ему нравился. Дед принял его и открыто говорил обо всем.

– Еще желательно, чтобы ты женился, – вдруг произнес старик.

– Что? – непонимающе спросил вулкан.

– Ты – неженатый Кохилас, наследник и будущий глава этого семейства, хоть оно и прогнило до основания, – поморщился дед. – Тебя будут осаждать с предложениями о браке, но не спеши.

– Я пока о подобном не думал, – в замешательстве произнес Зейн. – Женщины в моей жизни – редкость.

Вулкан подумал о Теодоре и о том, что теперь, возможно не будет испытывать подобного недостатка.

– Женщины коварны, особенно на этой планете, – произнес старший Кохилас. – Ибо все они жаждут власти и влияния. Сейчас ты самый привлекательный трамплин для прыжка на вершину Олимпа.

– Я пока не хочу этого, – произнес вулкан, не поняв, что такое трамплин, но чувствуя, что ничего хорошего.