То, что Ланка могла работать в свое удовольствие и ей никто не связывал крылья, было важно для Олега.
Было важно и то, что в его газете отсутствовали реклама и прочая ложь.
И все же… И все же вот уже пять лет, как его мучает вопрос: правильно ли он сделал, что принял Пашино предложение?
Глава 2
Как все начиналось
– Опять ты мое задание не выполнил! Я тебе что сказал? Нужна рекламная статья, написанная так, словно и не рекламная. Ты же мастер слова! А ты что принес? Крамолу! На спонсора!!! – распекал Олега редактор «Новостей России».
– Петр Гаврилович, как можно писать хвалебные статьи об учреждении, где сотрудникам больничные не оплачиваются?! Там на КЗОТ плюют! – возмущался Олег.
– Олег! Оле-ег! Охолони… Нельзя жить в доме из навоза и благоухать французским парфюмом, – говорил главный. – Чего ты хочешь? Прошлое разоблачили уже. А нынешний день пусть потомки разоблачают. Лицом к лицу лица не увидать… Ладно, иди.
Главный устало махал рукой и садился вычеркивать из Олегова материала «крамолу».
Дальше от спонсоров – больше правды. Олег тогда спасался командировками. Часто ездил. Однажды поехал в Сибирь. Есть такой штамп в журналистике: «Письмо позвало в дорогу». Вот Олега и позвало.
Автор письма, некий Семен Прокудин, писал о том, как он в начале девяностых взялся поднимать захудалую ферму, как трудно, потом и кровью, оживлял хозяйство, а через год ожившее хозяйство у него отобрал наглый «браток» – угрозами и чуть ли не пытками.
В сибирской глубинке Олег еле отыскал малолюдную деревушку. Добирался до места трудно. Последний десяток километров ему повезло подъехать на попутном «козлике». Разговорчивый водитель рассказал, что едет к тетке Марине за самогонкой к свадьбе дочери. «Уж она такую знатнющую делает, на травах – и вкус что надо, и похмелья никакого». Он высадил Олега у осевшего домишки, где обитал Прокудин – худой, все время шмыгающий носом мужичок неопределенного возраста. Жил он один. Скотины не держал. А в письме писал о том, что очень любит домашних животных, что своих коров содержал «как деток родимых». Услышав, кто и зачем пожаловал на его подворье, Семен засуетился, как вспугнутая курица. Рассовывая по углам какой-то хлам с лавки и переставляя со стола на печурку грязные миски и стаканы, скорее удивленно, чем обрадованно, бормотал: «Вот уж не ждал, вот уж не ждал». Наконец уселся и замер, глядя на Олега сорокаградусными голубыми глазками.
Это длилось долго, и Олег понял, что надо брать инициативу в свои руки. Он сел на расшатанный табурет, достал письмо и показал его хозяину:
– Вы писали?
Прокудин снова засуетился, зашмыгал носом, зашнырял глазами.
– Ну, дык это… ну… Ну да, я…
– Содержание письма помните? Здесь все написано так, как было на самом деле?
– А как же, а как же… – забормотал Прокудин. – Да, так… эксприятор он… Слушай, корреспондент, ты это… у тебя, ну… Выпить с собой? – Последняя фраза была сказана более уверенным, даже наглым тоном.
– Нет, выпивки с собой не ношу.
Семен, казалось, безмерно удивился:
– А как же… это… как же говорить будем? У меня ни капли нету.
Олегу стало неловко и противно одновременно.
– Где у вас можно купить выпивку? – спросил он, вставая.
Хозяин немного помялся и предложил:
– Дык… это… Ты дай деньжонок, я сам достану.
– Нет, мне это лучше сделать самому, – сказал Олег, вспомнив про тетку Марину.
Прокудин разочарованно посопел, похлопал глазами, с подозрением глядя на Олега, потом махнул рукой:
– Ну чо ж, лады… Ты ж вернешься, а? Не смоешься? Ну, иди уж… Я ждать буду…
Двор тетки Марины, не в пример Семенову, был ухоженным, с палисадничком, с крашенными зеленой краской деревянными настилами. Изба тоже была добротная, большая, с резным навесом над крыльцом и резными же наличниками.