Потом явились заторможенность и дрожь.

Родители Кевина, которые всегда спали в одной кровати, теперь из-за отцовских конвульсий разошлись по разным спальням. Речь отца все чаще напоминала бессмысленное бормотание, и под конец слова уже совсем ничего для него не значили. Все кончилось тем, что прошлой зимой он как-то вышел на крыльцо в одном халате, сел на ступеньки и принялся ложкой поедать масло прямо из пачки.

К тому времени, как отец заболел, мама тоже начала сдавать, словно состояние отца оказалось заразным. Месяцы сюрреалистических бесед и событий в сочетании со слабеющим слухом отдалили ее от реальности, личность матери изменилась.

Примерно тогда же, когда отца перевезли в дом престарелых в Каллхэлле, матери Кевина дали место в лечебнице для страдающих деменцией в Фарсте. Пятьдесят лет они делили постель, а теперь между их спальнями оказалось сорок километров. Вот такой может быть забота о престарелых, если престарелым не повезет.

Папа умер во сне, в больничной постели. Персонал еще ночью обнаружил, что произошло, но Кевину позвонили только утром. “Но ведь это случилось среди ночи, а наша политика – не беспокоить родственников зря”, – объяснила Кевину молодая медсестра, когда он спросил, почему ему не позвонили сразу.

Не беспокоить зря.

Когда смерть успела сделаться столь обычной, что в некоем профессиональном кругу ее свели к какой-то помехе?

Кевин закрыл глаза, и у него закружилась голова. Он увидел похороны на кладбище Скугсчиркугорден, увидел людей, с которыми не хотел встречаться.

Ни с кем, кроме одного человека.

Среди стариков и старух разных оттенков седины он увидел рыжие волосы Веры. Давняя сослуживица отца и единственный человек, который сумеет его утешить. Даже у матери это не получалось, а сейчас она и приехать не может, потому что совсем больна.

Старший брат Кевина тоже будет, если удосужится прибыть. Этот идиот живет за границей и чем занимается – непонятно.

Вера спросит Кевина, как дела на работе. Не полегчало ли ему с тех пор, как он получил новую должность, а он скажет, что дела идут гораздо лучше, но в то же время и хуже, потому что теперь эта дрянь подобралась к нему еще ближе.

Когда он готовился занять новую должность, его послали на стажировку в Нью-Дели. Руководители Национального полицейского управления решили, что сунуть его в самое пекло, дать понять, почем фунт лиха – отличная идея. За две недели на Гарстин-Бастион Роуд[1] Кевин пережил ад и видел такое, о чем ни с кем не мог говорить.

Увиденное сильно сказалось на его душевном здоровье.

Из-за пережитого его чуть не каждую ночь мучили кошмары.

Национальное управление отправило его к психологу, но психолог после первой же сессии отказался работать с Кевином. И Кевин лечился сам – алкоголем, а бывало, что и марихуаной.

Ни то, ни другое не помогало.

Если ты видел бордели на Гарстин-Бастион Роуд, то потом пеняй на себя.

Это место – сущая геенна. Там детей в буквальном смысле заставляют пройти через огонь.

Там дети – топливо.

Кевин видел фотографии малышей, у которых еще не зажил пупок.

Вере он расскажет, что они с коллегами разыскивают двух юных девушек, которых он хочет допросить: он расследует дело, касающееся онлайн-груминга и детской порнографии. Если они найдут этих девушек, то есть шанс, что кто-то ответит за насилие над детьми.

Под диваном лежала сумка, в сумке ноутбук, а в ноутбуке содержались десятки фотографий; в той же сумке был меморандум, составленный шефом Кевина.

Кевин открыл глаза – уснуть все равно не получится – и потянулся за сумкой.