– Ах, это вы, мистер Блюит! Сколько лет, сколько зим! Ну не грех ли, что живем по соседству, а между тем так редко видимся?

Мистер Блюит стоял в дверях в халате горохового цвета, курил сигару и напевал охотничью песню. Сперва он удивился и вроде бы обрадовался, но потом что-то заподозрил.

– Действительно, – говорит, – давно мы с вами не виделись.

– С тех пор, помнится, как вместе обедали у сэра Джорджа Хуки. Что за вечер мы там провели, а, мистер Блюит? Что за вино! Что за песни! Помню, как вы спели нам «Майское утро», – клянусь, не слыхал ничего лучше в комическом роде. Еще вчера я об этом рассказывал герцогу Донкастеру. Вы ведь, кажется, знаете герцога?

– Нет, – говорит угрюмо мистер Блюит. – Не знаю.

– Неужели не знаете? – восклицает мой хозяин. – Зато он вас знает; да кто же из английских спортсменов вас не знает? Весь Ньюмаркет повторяет ваши остроты.

Так вот он и морочил мистера Блюита. Тот сперва только бурчал в ответ, а потом, наслушавшись лести, размяк и всему этому вранью поверил. А там оба прошли к мистеру Блюиту и затворили за собой дверь.

Что уж они там делали – не знаю; через час хозяин вернулся желтый, как горчица, и весь пропахший табаком. Ну и тошнило же его! Оказывается, курил с Блюитом сигары. Я, конечно, молчу, а сколько раз слыхал, что он табаку не выносит, что табак ему хуже отравы. Но не таковский он был, чтобы делать что-нибудь зря; раз курил, значит, так надо.

Я их разговора не слышал, зато слыхал слуга мистера Блюита.

– Ах, мистер Блюит, какие сигары! Не найдется ли хоть одна для друга? (Ох, хитрый лис! Не к сигарам он подбирался!)

– Войдите, – говорит ему мистер Блюит; и заходит у них беседа о том, о сем; а хозяин все больше о молодом человеке, что к ним переехал, о Докинсе, – надо, мол, соседям жить в дружбе; вот он, например, очень рад, что сошелся с мистером Блюитом, и рад бы дружить со всеми его друзьями, и так далее. Мистер Дик, однако ж, почуял ловушку.

– Я, – говорит, – этого Докинса, собственно, и не знаю; так, сын какого-то сыровара. Визит я ему отдал, а продолжать знакомство не имею намерения; это вовсе ни к чему, когда тебе кто не ровня.

И сколько хозяин ни закидывал удочку, мистер Блюит на крючок не шел.

– Черт бы побрал ворюгу, – бормотал потом мой хозяин, лежа на софе и мучась тошнотой. – Травись тут его распроклятым табаком, а дело ни с места. Чертов мошенник! Думает обобрать бедного сыровара? Как бы не так! Я его предостерегу.

А я слушаю и со смеху прямо лопаюсь. Мне-то отлично известно, как он его «предостережет». По пословице: конюшню запрет, а коня прежде сам выведет.

На другой день он подстроил одну штуку, чтобы познакомиться с Докинсом, и очень ловко это у него вышло.

Мистер Докинс, кроме стихов и флейты, любил еще хорошо покушать и выпить. Весь день он сидел за книгами и за флейтой, а вечером шел в трактир обедать и пить вино со своим дружком Блюитом. Сперва-то он был тихоня, и приучил его все тот же мистер Б. (конечно, ради своих целей). А кто хорошо пообедал и выпил лишнее, тому наутро нужна содовая, а может, и жаркое. Так и мистеру Докинсу; ровно в двенадцать по нашей лестнице всегда подымался официант из ресторации Дика с горячим завтраком для мистера Докинса. Никто бы такого пустяка и не приметил, а хозяин мало что приметил – так и накинулся на него, как петух на зерно.

И вот посылает он меня на Пикадилли к Морелю, за Страсбургским паштетом – по-французски «патэ де фуа-гра». Потом берет карточку и прикалывает в коробке (паштеты эти продаются обыкновенно в деревянных круглых коробках наподобие барабанов – и что вы думаете он пишет на ней? «Достопочтенному Элджернону Перси Дьюсэйсу и т. д. и т. п. С приветом от князя Талейрана».