– Возьмем? – неуверенно спросил Брамсон, растерянный.

– Возьмем, – согласился Юрьев, и они взяли эту записку.

…На все лады, приникнув к раструбам радиотелефонов, переговаривались над рейдом «клоподавы» его величества:

– Волнение – пять баллов, ветер – норд-тень-ост. Походный ордер – клин, эсминцам лежать на зигзаге номер четырнадцать, готовность к бою – первая, германские субмарины замечены только у Канина Носа, в Горле Белого моря – тральщики работают со вчерашнего дня… Мины замечены на подсечке!

Стылая вода размыкалась перед форштевнями, и кормы кораблей, бросаемые волнением, будоражили глубину, заставляя ее фосфориться самыми чудесными красками – как в тропиках…

Баренцево море – очень красивое море, только его трудно полюбить: для начала оно из тебя десять душ вымотает!

Служба на тральщиках, как известно, каторжная. Коробки маленькие, их валяет справа налево, кидает вверх и вниз, борщ летит из миски куда-то в потолок, кислая капуста потом сочными лохмами падает тебе на голову, ты все время мокрый, спать можешь привязавшись. Но этого мало: тральщики ходят там, где другие стараются не ходить, – по минам! От этого ко всем неудобствам жизни надо прибавить и постоянное ожидание смерти. Здесь смерть – в одной ослепительной вспышке – может прийти внезапно, если борт тральщика сломает мягкий свинцовый колпак мины. Тогда – на глубине – брызнет из пробирок электролит, замкнет гальванные контакты, и… Постой, читатель, не пугайся! Человек ко всему привыкает. Так как ждать смерти ежесекундно человеку несвойственно, но на тральщиках к смерти никогда не готовятся. «Плевать нам на все!» – говорят.

…Это случилось в Горле Белого моря, где придонные тралы рвались не об острия грунта, – нет, тралы, нащупывая минрепы, рвались об мачты затонувших кораблей. Все было спокойно в этот день, толкучка волн (поморская сувоя) не качала, а швыряла две коробки под флагами молодого советского флота. Флота слишком молодого, чтобы можно было успеть навести на нем порядок…

– Вижу дым, – доложил сигнальщик с мостика в рубку.

В рубке предсудкома хлестал ром с минером.

– Чего видишь? – спросил он, на полную мощь закусывая.

Из переговорной трубы – репетиция сигнала:

– Дым со стороны океана!

– Перестань курить на мостике, и дыма не будет, – захохотал в трубу предсудкома.

– Я не курю, – ответил сигнальщик. – А дым большой…

– Хрен с ним! – сказал минер. – В море без дыма не бывает. Поехали дальше, пред! Наклоняй ее, стерву, бережно…

На мостике так качало, что сопитухи, словно няньки, бережно держали бутылку: один за донышко, другой за горлышко, – не дай бог уронить, тогда выпивка сорвется.

– Был случай, – сказал минер, выпив. – Еще в Кронштадте. Поступил к нам в команду вологодский…

– Вологодский?

– Ага.

– Я тоже вологодский.

– Нет, это не ты поступил… И такой здоровый бычок был – щелчком пальцев сворачивал у мины взрывной колпак. Так сворачивал, будто на нее корабль напоролся. Ну и потеха! Как шибанет – так свинец мнется. Мины, конечно, были учебные. Но вот однажды пришли на минный форт для занятий, туды-т их… Он возьми да и шибани одну пальцем. Для потехи!..

– Семнадцать вымпелов! – медноголосо пропела труба, и в этот же момент колпак штурманского бра над картой, брызнув осколками, разлетелся к чертовой матери.

– Эх, не дали допить… – пожалел минер.

Предсудкома всунул ему в руки бутылку.

– Береги! – крикнул, выскакивая. – Потом дососем…

На палубе возле орудия стоял потрясенный комендор и показывал туда, где раньше была пушка. Теперь остался один станок; еще торчали, словно рогульки, острые цапфы с прицелом, а самой пушки как не бывало: сорвало и забросило в море. Когда англичане спустили на тральщиках флаги, минер с аппетитом вылакал ром, швырнул бутылку за борт и сказал: