Все началось сначала. Но присутствие женщины необходимо флотским офицерам так же, как необходима канифоль для скрипки. Впереди Вальронда вшивый солдат-дезертир пер в вагон («про запас», наверное) пулемет системы «льюис», и опасное дуло рассматривало мичмана в упор черной жутковатой дырочкой.

– Пуссти! – орал солдат. – Не видишь? У меня же «люська»!

– А у меня – княгиня! – подхватывал Вальронд и уже ступил на подножку. С хрустом что-то лопнуло сзади, но руки женщины обняли его, а девочка уже проникла в тамбур.

– Пропусти с «люськой»!

– Пропусти с княгиней… – хохотал Вальронд.

Боковым зрением – вдоль состава – мичман видел, как из открытых окон вагонов, покуривая трубки и сигары, наблюдают за посадкой члены иностранных миссий. В руках дипломатов щелкали «кодаки», и Вальронд тоже был запечатлен, наверное, навеки – в самый героический момент своей биографии…

И вот они в вагоне. Даже пробились к окну. Сели. Красавица, смущенно улыбаясь, оправляла волосы.

– Вы меня поразили… – сказала она, обнимая дочь.

– Мадам, к чему слова благодарности?

– Нет, – ответила женщина. – Поразили не тем, что помогли проникнуть в поезд. Но вы назвали меня княгиней…

– Мадам, это моя очередная фантазия! Извините.

– Но я и есть княгиня… княгиня Вадбольская.

– Ах, – догадался Вальронд, – так это, значит, вы приходили в Вологодский губисполком к товарищу Самокину?

Женщина посмотрела на него с каким-то испугом и ответила:

– Нет. Не я…

Вальронд спросил потом у нее:

– Очевидно, вы спасаетесь от большевиков?

– Да. Пробираюсь в Архангельск и… дальше.

Поезд тронулся, а за вагоном еще долго бежали кричащие люди, подбрасывая поклажу на спинах; хватались за выступы, и напором скорости их сшибало под насыпь. Вальронд печально погладил девочку по льняным волосикам. «Вот и еще одна эмигрантка… Что-то ждет ее там? Наверняка забудет и русский язык…»

– Тебя как зовут? – спросил он.

– Клава…

– Какое славное имя… Сахару хочешь?

Маленькая княжна посмотрела на мать.

– Дайте, – согласилась Вадбольская, отвернувшись.

– Вот тебе кусочек сахару, маленькая княжна с красивым именем Клава. А мы с твоей мамой будем смотреть в окно.

– Я тоже буду смотреть в окно, – ответил ребенок.

– Хорошо. – И Вальронд пересадил девочку поближе. – Уступаю тебе место. Смотри в окно, а я, с твоего разрешения, буду смотреть на твою маму. Пожалуй, это интереснее любого пейзажа, ибо такой красивой мамы, как твоя, я еще не встречал в своей удивительной жизни…

Женщина действительно была очень красива. С тонкими, благородными чертами. И зубы испанки на смуглом лице. Улыбка – словно перлы океана.

Звали женщину – Глафира Петровна.

– А вас? – спросила она, ради знакомства.

Вальронд вздохнул:

– Евгений Максимович… Но, поймите меня правильно, княгиня, во мне что-то есть такое, что мешает людям называть меня так. Меня почему-то все зовут просто Женька…

Так они и приехали. Вальронд опоздал.

Какая ширь! Какой простор! Какая синь!

Ах, как высоко взмывают чайки над Северной Двиною! И какая она величавая, гордая, плавная, – эта река, несущая гулкие утробы океанских транспортов и косые паруса поморской шхуны. Вот он, красавец Архангельск, – до чего же хорош этот город, весь в зелени бульваров, весь ромашковый и древний, какая стать в таможенных башнях, как заливисто поют петухи от Соломбалы, как звонко подпевают им паровые веселые пилы от Маймаксы…

Город был на другом берегу, и с вокзала пришлось плыть на речном трамвайчике. Вальронд еще раз погладил девочку по головенке, и она доверчиво прижалась щекой к его черной флотской штанине. Вадбольская стояла на палубе, под белым тентом, – женщина смотрела на наплывающий город жестко, недоверчиво, мрачно…