Колчак цепкими пальцами взял из ящика сигару, злобно откусил кончик ее и сплюнул прямо на ковер.

– Вы что же думаете, посол? Со мною теперь можно делать все что угодно? Я уже был далеко от России…

Кудашев слегка улыбнулся. Аккуратные руки аристократа плавно опустились на стол.

– Александр Васильевич, этого требуют интересы родины.

– Но у меня теперь нет родины! И я давно примирился с этим.

– Ее надобно возродить… отсюда, с Востока, – маршем через Урал на Москву! Что вам далась эта Месопотамия? Да там уж вряд ли кто остался из русских. Все ведь разбежались, едва Ленин пришел к власти. А здесь, из окон моего посольства, разве не видятся вам башни Кремля?..

Колчак сложил на груди руки, совсем утонул в глубине кресла; маленькая проплешина отсвечивала на солнце, как новенький империал.

– Я чувствую, – сказал он потом, – что вопрос уже решен?

– Решен, адмирал. Дальний Восток станет базой для дальнейшего продвижения в глубину несчастной России. Вам предстоит утвердить в Сибири основы истинной демократии, и…

– Средства? – кратко спросил Колчак, перебивая посла.

– Для начала у вас на откупе полоса отчуждения КВЖД.

– Собирать выручку билетных касс? Этого мало…

– Японцы, – раздумчиво сказал князь Кудашев, – американцы (у них отличная обувь), наконец, те же англичане… Артиллерия из Канады – самая превосходная! Шестнадцать тысяч чехов уже во Владивостоке. Вы понимаете, адмирал, какая гигантская дуга опоясывает большевистскую Москву? Не говоря уже о французах, которые на юге поддерживают Деникина… Нужен только блестящий организатор, и союзники единогласно сошлись на мнении, что лучше вас никого нет… Итак, адмирал, – Харбин!

…За низкими мазанками тянулось марево пшеничных хлебов, дымили трубы депо и текла желтая медленная река. Кричал петух, и полоскали белье бабы… Что это? Ростов-на-Дону или, может, Новочеркасск? И не сам ли тихий Дон уплывает сейчас в хлеба?

Нет, читатель, это – Харбин, и желтая Сунгари, что бросается на равнины с хребтов Сихотэ-Алиня, отдает свои воды в величественный Амур… До чего же страшен город Харбин: притоны, подворотни, переулки, фонари, аптеки, вывеска врача-венеролога. А в воротах подозрительный щелчок – кто-то зарядил пистолет для убийства. Мальчики в коммерческом училище курят по углам гашиш, девочки-гимназистки хихикают над «Половым вопросом» знаменитого немца Фореля.

В этом темном мире уже плавал, словно рыба в воде, атаман Семенов в окружении самураев. Город нечистот души и тела был отправной точкой для адмирала Колчака. Из Франции, на подмогу адмиралу, прибыл знаменитый финансист Путилов, прикатил туда и Гойер – глава Русско-Азиатского банка…

Японский генерал Накасима ласково улыбался адмиралу:

– Мы дадим вам оружие, но… Какие пространственные компенсации можете вы предоставить нам за это?

Колчак был сдержан и притворился, что не понял вопроса. Он был сторонником «единой и неделимой». Но японцы как раз не желали иметь у себя под боком сильную русскую армию, к организации которой приступил адмирал. Они хотели, чтобы только японская армия была в Сибири, и науськивали атамана Семенова против Колчака. Ядовитая ханжа, дымчатый опиум, больные проститутки – все было брошено японцами в дело, чтобы разложить первые отряды Колчака…

Адмирал отплыл в Японию, чтобы пожаловаться на японцев русскому послу в Токио – Крупенскому.

Крупенский ему сказал:

– Не надо было вам, адмирал, так круто ставить себя в независимое от Японии положение.

– Самурай для меня – не джентльмен! – ответил Колчак. – Я должен повидать самого Ихару.