Яблонька разрумянилась, засветилась вся. Стужа ущипнула дочь за щёку:

– Чего ж ты растерялась? Беги наряды готовь!

Зной с сыном приехал накануне равноденствия и сразу приступил к делу:

– Полюбилась Ручью девица из вашей деревни, Смородинка, Папоротникова дочка. Отца я не знаю, вот и пришёл к тебе за помощью, замолви слово. Так понимаю, от невесты отказа не будет, они уж сговориться успели.

Буран посерел лицом, но вида не подал, лишь махнул Стуже, чтобы увела Яблоньку. А товарищ продолжал, вроде как ничего не замечая:

– Вот как сложилось-то. Признаться, хотел я к лету с тобой этот сговор вести, дочь твою для сына просить, да куда же против его охоты. Но в долгу не останусь, если посодействуешь. Трактиры ведь не на одном вине, к столу и харчи требуются. Так чего мне у чужих скупаться, когда с тобой можем дела вести?

Торговец в Буране возобладал над отцом. Ударив со Зноем по рукам, они ушли к Папоротникам. После удачного сговора гости сразу уехали: трактиры сулили принести добрую выручку в праздник.

До рассвета деревенские потянулись к Огневице. Ждали появления наставника, чтобы с молитвой встретить восход и приступить к гуляниям. Огневой Отец вышел с опозданием и не из врат храма, а из-за угла. Руки его тряслись, слабый голос дрожал, взгляд дико блуждал по сторонам. Из передних рядов послышался ропот, что наставник пьян. Кое-как прочитав молитвы, он поспешил скрыться. Такое поведение мало кого удивило. Уже много лет с наставниками в Трихолмке творилось необъяснимое.

Стужа кликнула дочь и невесток, чтобы несли из дома угощение на общие столы. Отдав должное Святозарам, народ отправился набивать животы и веселить себя вином.

Гуляние выдалось унылым. Тяжкие мысли о грядущей войне затмевали радость, даже музыка звучала глухо и печально. Пламень налёг на брагу и быстро захмелел. Заре пришлось держать его под локоть, чтобы того гляди не упал. Но унять буйный настрой Пламеня молодая жена была не в силах. Он задирался с каждым за любой косой взгляд или небрежное приветствие, пока не схватился с таким же хмельным соседом. Зара оттягивала мужа, пыталась образумить и увести домой, как за спиной раздался голос, при звуках которого Пламень стих:

– Совсем ты забыл меня, братец. Больше не навещаешь. Или я тебя чем обидела?

Зара обернулась. Горлинка улыбаясь протягивала Пламеню чашу с брагой:

– Давай же выпьем в знак старой дружбы!

Пламень, как заговорённый, потянулся к чаше.

– Не пей! – Зара вцепилась мужу в руку.

– Чего ты боишься, Зарница Полынь? Я его не отравлю, дорог он мне очень, – насмехалась ведьма.

– А-а, чего от глупой бабы ждать, – бесшабашно гоготнул Пламень, принял чашу из рук Горлинки и осушил одним глотком.

Ведьма ушла. Пламень, забыв про жену, побрёл домой. Зара поспешила следом, но догнала мужа только у ворот. Он не оборачивался, как она ни просила обождать её.

Пламень, точно запертый зверь, мерил шагами опочивальню, метался от двери к окну и обратно. Зара оставила всякие попытки отвлечь мужа ласками и разговорами, присела на край кровати и тревожно наблюдала за его помешательством. Пламень вдруг застыл на месте. Пробормотал непонятно о чём:

– Так что ж с того… Надо, непременно пойти надо…

– Куда?! – встрепенулась Зара. – К ведьме? Не ходи, Светом заклинаю. У нас… Дитё у нас будет!

Пламень наконец посмотрел на жену. Усмехнулся зло:

– Нашла время!

И вышел вон. Во дворе заржал конь и застучали копыта.

До вечера Зара проплакала, закрывшись в опочивальне. Как стемнело, вернулись Буран со Стужей. В трапезной Радуга загремела посудой, накрывая на стол. Зара оправила одёжу, спустила пониже оборку чепца и вышла помогать. Но не успели рассесться, как в дом вбежала Яблонька и со смехом принялась рассказывать: