Впереди виднелся забор, у которого сквозь предрассветную мглу темнело что-то непонятное. Какой-то тюк, что ли. Иван Федорович подошел поближе и не поверил собственным глазам. Темная мешковатая груда оказалась не тюком тряпья, а привязанным к забору человеком. И только подойдя к нему вплотную, охранник Иван Федорович Базыкин понял, что перед ним труп.

Он отпрянул в сторону, запнулся обо что-то валявшееся в траве, плюхнулся на пятую точку, ощутив одновременно боль от удара и холод от моментально пропитавшей брюки травяной влаги. Взгляд машинально нашел предмет, послуживший причиной его падения. Это была бутылка из-под виски, пустая.

Самостоятельно работавшее сознание зафиксировало, что виски был дорогой, шотландский The Macallan Rare Cask. Мужчина, чье тело висело сейчас на заборе, не был похож на человека, который может себе позволить такой напиток.

На вид от сорока пяти до пятидесяти лет, он казался щуплым и невысокого роста и был довольно бедно одет. Штаны из очень дешевой ткани выглядели замызганными, как и растоптанные башмаки со сложившимися гармошкой задниками. Видавшая виды дутая болоньевая куртка имела прореху на локте, откуда выглядывал комковатый синтепон.

Оценив явное несоответствие внешнего вида трупа и валявшейся рядом бутылки из-под виски, Иван Федорович тяжело вздохнул, встал с земли, отряхнул промокшие брюки, достал из кармана телефон и позвонил в полицию.

Зубов залил кипятком чайный пакетик, оставшийся в чашке с вечера и сейчас выглядевший сиротливо скукожившимся, обхватил чашку ладонями, переплетя пальцы, подошел к окну и уставился на чернеющий внизу небольшой пятачок двора. Окна его съемной квартиры выходили в классический петербургский двор-колодец, из которого виднелись только небольшой прямоугольник неба, серые крыши с торчащими телевизионными антеннами и соседские окна, такие же старые, облезлые и рассохшиеся, как и то, перед которым он сейчас стоял.

Если снимать квартиру, то уж лучше поближе к работе. Следственный комитет по Адмиралтейскому району Санкт-Петербурга, где вот уже четыре года работал майор Зубов, располагался на проспекте Римского-Корсакова, а выделенная из коммунальной квартиры двушка – на углу улицы Декабристов и набережной реки Пряжки, так что идти до работы было минут семь, да и то если без спешки, а Алексей Зубов ходил быстро.

До Питера он два года проработал в Москве, но к ее ритму жизни так и не привык. Да и купить в столице собственное жилье было совсем уж из области фантастики. С Питером в этом плане попроще. С того момента, как он уехал из своего родного города, прошло уже шесть лет, и за это время приезжал туда Зубов всего трижды. В первый – на похороны мамы, во второй – чтобы вступить в права наследства и в третий – чтобы продать квартиру, этим самым наследством являвшуюся. Больше Алексея там ничего не держало.

Средства, полученные от продажи их с мамой трешки в центре приволжского областного центра, он вложил в двухкомнатную квартиру в одном из новых микрорайонов Питера, вот только добираться оттуда на работу было слишком долго и муторно. Именно поэтому свою квартиру Зубов сдавал, а жил в съемной, недалеко от работы, и этот расклад его полностью устраивал.

Кроме того, новая квартира была до зубовного скрежета похожа на ту, в которой шесть лет назад в одночасье закончилась его жизнь, а потому находиться в ней больше пятнадцати минут Зубов не мог физически. Неистово стучало сердце, Алексей начинал задыхаться, бледнеть и чуть ли не терять сознание, что для такого здорового лба выглядело довольно комично. Не к лицу мужику, да еще и майору, такая чувствительность. Вот только поделать с ней Зубов ничего не мог, как ни пытался.