– Вы что-то вспомнили? – встрепенулась Тинка.

– Да… кажется. Только теперь осознала: ветер был, очень легкий, едва ощутимый, но был. И он никуда не делся, когда море успокоилось. Экраноплан перестал покачиваться, и одновременно вода начала светлеть… я пошла к борту, посмотреть, что там… – Женщина прикрыла глаза руками, силясь отогнать неприятные воспоминания, но не преуспела в этом. – Такое ощущение, будто что-то приближалось… из глубин. Что-то большое и светящееся… свет такой… рассеянный… мягкий… молочный.

– Как это?

– Не знаю, как точнее описать… но было полное ощущение, что вода за бортом превратилась в молоко. А потом в это молоко влили еще что-то, причем не помешивая. Такими отчетливыми клубами, как туман… и он какое-то время удерживает форму, а потом растекается, сливаясь с базой… как две жидкости, которые начинают взаимно растворяться друг в друге. Потом до меня дошло, что туман серый, а катамаран как будто стал ниже.

– Хм… не самая типичная картина, – задумчиво буркнул я. – Зато подтверждает мою теорию. То есть пластик растворился в воде, причем очень быстро и очень равномерно, как будто связи между отдельными молекулами, а потом и атомами, внезапно распались. Но что могло так воздействовать на полимер? Явно не простая вода, пусть и соленая…

– Я в тот момент о таких мелочах не думала, – со вздохом призналась доктор Моро. – Если честно, я испугалась. А потом, когда поняла, что палуба опускается все ниже с каждой секундой, чуть сознание от ужаса не потеряла. Вроде бы я кричала… а потом… знаете, я ученый и к мистицизму не склонна. Я бы даже характеризовала себя как атеиста. Но тогда вдруг вспомнила молитву, которую пару раз в детстве слышала от бабушки, и начала молиться. Поверьте, настолько искренней я еще ни разу не была. Ни с кем, не говоря уж о такой абстрактной сущности, как Бог.

– Бедненькая… – шмыгнула носом Тинка.

А вот профессор, напротив, являл собой воплощенный скепсис – сидел, скрестив на груди руки, и недоверчиво кривил губы. И я его понимал, потому что еще вчера сам бы точно также реагировал.

– И что же было дальше? – все же не вытерпел Спанидис.

– Не помню… я молилась… наверное, не очень долго, потому что катамаран растворялся довольно быстро… но молитва кончалась, я начинала заново… похоже, я была в трансе. А потом осознала, что меня покачивает, но я не в воде. Открыла глаза и увидела, что экраноплан растворился почти полностью, остался небольшой кусок, и я в самом центре. А вокруг обычная вода, с обычной рябью. Безбрежная гладь. Безмятежная. В этот момент меня до глубины души поразил контраст между ожиданием неминуемой смерти и… пасторалью, иначе не скажешь. Кажется, я начала хохотать, как безумная… а потом навалилась апатия, и я упала в обморок. Ну, мне так кажется. Потом очнулась, еще раз ужаснулась произошедшему и поняла, что нужно что-то делать. Достала плотик, перебралась в него и стала грести наугад. Сначала все было хорошо – плотик хотя бы волны не захлестывали… а потом начался шторм… и все, дальше одни кошмарные обрывки.

– Это самая странная история, какую я когда-либо слышал. Уж извините, госпожа Моро.

– Вы имеете полное право мне не доверять, профессор, – устало улыбнулась женщина. – Я сама уже не верю. Все это кажется дурным сном. Особенно второй и третий день, как теперь выяснилось. Я-то счет времени потеряла, такое ощущение, что постоянно в забытье находилась…

– Это на вас так тепловой удар и обезвоживание отразились, – блеснул я медицинскими знаниями.

– Да, доктор Росси сказала то же самое. А еще сказала, что мне повезло. Нашли меня вовремя. Еще день, и обезвоживание перешло бы в тяжелую форму. Так что большое вам спасибо, Анте.