– Товарищ генерал, у меня еще есть сын кулака. Комсомолец.

– Как же его в комсомол приняли?

– Проглядели, – усмехнулся Михайлов. – Какие еще замечания?

– Радистка Караева.

– Она разведчица, из Особой группы.

– Но ведь девушка. В снегах, среди парней. Все время на глазах у мужиков.

– Я не смог ее отговорить. Тем более что у нее…

– Да знаю я! Я все про вас знаю.

Так и должно быть. Михайлов прекрасно понимал генерала. И не только его ответственность, но и заботу о тех людях, которых он посылал почти на верную гибель.

– Вот! – наконец-то генерал нашел бойца, которого Михайлов не сумел бы отстоять. – Старшина Савельев! Немолод, да это и не беда, я вот тоже немолод, но он же инвалид.

– Разве? – искренне изумился Михайлов. – Не замечал.

– Вот и приглядись! Ты ведь за каждого в ответе.

– Савельев – участник Финской кампании. Его опыт для моих ребят бесценен.

– Вот и пускай он этот опыт здесь, на занятиях, передает твоим ребятам.

– Я так и полагал, товарищ генерал. Но уж очень он настаивает.

– Ну и пусть настаивает! Я вот тоже настаивал с Медведевым в рейд пойти. Тряхнуть стариной.

– Вы лучше здесь тряхните! – смело посоветовал Михайлов.

– А что? – генерал насторожился.

– Полковник Одноруков необъективный интерес к моему отряду проявляет.

– Завидует. Сейчас ведь каждый на фронт рвется. Да не каждому дано.

Генерал глянул в конец списка. Уставшие глаза его азартно сверкнули:

– Ну вот, как ты можешь, капитан Михайлов, брать в оперативный рейд бойца с фамилией Бабкин.

Михайлов улыбнулся:

– Достойный боец. И на бабку никак не похож.

– Ладно, свободен. Что-то ты у меня засиделся, – проворчал генерал.

Вернувшись от генерала, Михайлов в который раз просмотрел список. И в очередной раз убедился в своей правоте. Сила отряда не только в мужестве и умении каждого его бойца, но и в беззаветном товариществе. Михайлов представлял себе отряд как будто бы одним человеком. Который может и умеет все: метко стрелять, ставить мины, брать «языка», пользоваться рацией, сготовить на морозе суп из топора, допросить и расстрелять пленного, отдать товарищу свой последний сухарь и поделить с ним последнюю щепоть махорки, пожертвовать собой ради общего дела.

Михайлов был уверен, что ни в одном из кандидатов он не ошибся. Что же касается радистки Анны Караевой, то тут у него тоже были сомнения. Но, упаси Бог, не в ней, не в ее профессиональной подготовленности и готовности к тяжкому ратному труду на грани жизни и смерти. Ему не как разведчику, а как человеку не хотелось обрекать девушку на борьбу не только с врагом, а со стужей, голодом, усталостью и трудностями зимнего походного быта.

«Я еще подумаю о ней».

Анна Караева – девушка яркой красоты по прозвищу Испанка. Черноглазая, со щедрой улыбкой, с тяжелыми волнистыми, до плеч волосами, с гибкой мальчишеской фигуркой, артистичная.

Почему Испанка – никто не знал. Федя Сафронов, сразу положивший на нее горячий цыганский глаз, как-то в хорошую минуту спросил инструктора-пиротехника:

– Это что у нее – оперативный псевдоним? Ее в нелегалку готовили?

Инструктор, развернув на коленях схему немецкой противопехотной мины, не поднимая головы, снисходительно пояснил:

– Темный ты еще в нашем деле, Сафронов. Оперативный псевдоним выбирается сугубо нейтрально. Ни в коем разе его не привязывают ни к биографии разведчика, ни к его внешним данным, ни к личной жизни, ни к родне, ни к привычкам.

– А что ж ее тогда Испанкой зовут?

Расспрашивая, Сафронов с деланым безразличием не прерывал своего занятия – раз за разом метал тяжелый штык-нож в древесный спил с черным кружком в центре.