Зато он был стар, глух на левое ухо и подслеповат, и получить у него экзамен могла даже обезьянка. Мы разложили по партам шпаргалки, достали телефоны. Иными словами, полноценно приготовились к сдаче.

Дверь приоткрылась, впуская… Станислава Тимофеевича. В черной рубашке, с дипломатом. Я переглянулась с Кошелевым, лицо которого вытянулось.

— Добрый день! — Преподаватель смерил нас внимательным взглядом из-под очков. — К сожалению, Дмитрий Петрович приболел, поэтому экзамен буду принимать я. Тяните билеты.

Как вы понимаете, шпаргалки пришлось быстренько убрать. Измайлов неустанно бдел за тем, чтобы ладони страдальцев — то есть нас — лежали на столах.

Тиран и деспот, что с него взять.

Мне достались один нормальный вопрос, один ненормальный и задача, при виде которой хотелось плакать. Полчаса мучений, но в голове так и не родилось ничего путного.

Что же делать?..

— Иванова, присаживайтесь, — раздалось громом среди ясного неба. — Будьте спокойны, я не кусаюсь.

Группа выдохнула. Никто не хотел идти первым, а тут такая удача — жертву выбрал сам преподаватель. Я села напротив Измайлова и задумалась о том, как ему идет эта трехдневная щетина. Как по ней хочется провести пальцами, чтобы убедиться, что под колючестью горячая кожа.

Ой.

Даша, очнись!

— Что ж, Иванова, вы продемонстрировали такие познания в углубленном сопромате, что строительная механика должна быть для вас очевидна. Начинайте.

Ещё и издевается…

Моего запала хватило ненадолго. На первый вопрос худо-бедно ответила, зато на втором потонула, а задачу даже не смогла правильно перерисовать.

— Это такая слабая тройка, что почти двойка, — вздохнул Станислав Тимофеевич. — Может, ещё что-нибудь расскажете? Вы же смогли наработать на «хорошо» в прошлый раз. Нет? Тогда пересдача в четверг, — он пробежался взглядом по кабинету и добавил: — Кошелев, чего скучаете? Готовы отвечать? Иванова, освободите стул.

Да что за издевательство!

Ещё и опять сделал акцент на том, как конкретно мне досталась четверка.

Психуя и мечтая сжечь невыносимого преподавателя, который почему-то решил, что может сначала воспользоваться мною, а затем насмехаться, я рванула из аудитории.

Глаза застилали слезы.

Да, меня душила обида. Потому что я не сделала Измайлову ничего плохого. Тот раз, когда я потеряла рассудок от страсти, был добровольным. Мы оба этого хотели. Мы оба задыхались от желания, что рвалось наружу.

Будто он не срывал с меня одежду. Будто это не его пальцы оглаживали внутреннюю сторону моих бедер.

Почему тогда он ведет себя так, будто я натворила что-то непростительное?

Строит обиженного и оскорбленного.

Козел!

Ноги сами понесли меня обратно в аудиторию. Злоба застилала глаза кровавым маревом, и дверь я открыла с ноги. Измайлов даже не повернулся, будто разъяренные студентки ежедневно врывались к нему на экзамен.

— Знаете что, Станислав Тимофеевич? — Я опасно надвинулась на своего мучителя. — Подавитесь вы своей четверкой по сопромату. Мне плевать, что вы себе надумали. Засуньте её себе в…

Я бы с удовольствием закончила фразу. А что? Пусть Измайлов знает путь, по которому его ждут. К сожалению, не смогла. Кошелев оперативно вскочил со стула и пинками оттащил моё брыкающееся тельце к выходу.

—  Иванова, закрой рот, — прошипел он, тряхнув меня за плечи. — Ты хочешь, чтобы этот упырь совсем озверел и опять всех нас прокатил с экзаменом?

 — Да начхать! Почему он издевается надо мной?! Чем я заслужила?..

— Потому что ты реагируешь на его выпады, — Серега притянул меня к груди и похлопал по спине. — Ну-ну, прекращай. Такие, как ты, не плачут.