– Я считать не обученный, – нахмурился медведь. – Я воевода, понимаешь, а не счетовод какой-нибудь. Может, хоть пятеро их, а?

– Двое, – напирает рысёнок, не торгуется со стариком ни в какую.

Тут у Горшени голос обозначился. Освоился он в непривычной ситуации и понял, что пора уже предпринимать что-нибудь срочное, какое-нибудь выяснение начинать. Слез он с волка, Ивана за собой стащил.

– Постойте, – говорит, – господа заветные, звери заповедные! Ошибка вышла, недоразумение. Мы не разбойники, не Семионы. Путешественники мы, в Человечье царство следуем, через вашу расчудесную страну проездом проезжаем. И не семеро нас вовсе, а всего-навсего двое…

Медведь рыкнул на мужика по-воеводски, лапой махнул – цыц, дескать!

– Ведите, – говорит слугам своим четвероногим, – этих незертиров к царю-батюшке, будем с йими, понимаешь, на самом высшем уровне разбираться.

И вот ведут лесные жители незваных гостей неведомо куда по своим потаённым тропам. Впереди волк вышагивает, за ним медведь переваливается, дальше – пленники, а за ними – вся разношёрстная братия. Только вот какое дело: чем дальше в лес углубляется процессия, тем труднее Ивану и Горшене дышать становится – такая в воздухе невообразимая вонь распространилась, что хоть нос прикуси! И с каждым шагом эта химическая атака всё усиливается. Иван головой вертит.

– Что это за запахи такие сугубо тропические? – спрашивает.

Горшеня говорит:

– Похоже, у них либо прямо в царском дворце слон сдох, либо же новый сорт сыра испытывают…

Только никакого дворца в Лесном царстве отродясь не было, как, впрочем, и сыра. Всё здесь было запросто, по-природному: вместо генералов – хищники мохнатые, вместо народа – летуны пернатые, а вместо царского дворца – пышная лесная поляна.

Вывели горе-путешественников на ту поляну, велели остановиться с краю, чтобы человечьими грубыми подошвами ягодную красоту не затаптывать.

– Вот так поляна, – присвистнул Горшеня, – что твой аеродрон!

Поляна и вправду знатная была – ровная, цветущая, утоптанная; да ещё посреди неё круглое озерцо имелось – государева поильня. Но насладиться этой красотищей ни у Ивана, ни у Горшени никаких сил нет, ибо давешний забористый запах здесь не исчез, а наоборот, достиг своего мучительного апогея: глаза разъедает и глотку скребёт нещадно, будто напильником! Горшеня-то в своей жизни всякого нанюхался, поэтому ещё более-менее держится, а у Ивана прямо слёзы из глаз потекли.

А тем временем медведь-воевода подтянул жировые складки да и припустил во всю медвежью припрыжку в дальний соснячок. Рыканул там что-то на своём наречии – сосны в ответ раздвинулись, и показалась средь них огромная змеиная башка с мохнатыми непричёсанными бровками.

– Поймали незертиров, ваше величество! – докладывает медведь. – Привели в целостности и сохранности!

Доложил – и обратно к пленникам отбежал, дышит с пристрастием, неровно. На морде у него написано, как он собой доволен.

Примялись сосны в обе стороны, и змей Тигран Горыныч собственной своей персоной пошёл выползать на поляну. Тут сразу и понятно стало Ивану с Горшеней, кто такой таранный запах издавал во всём лесном радиусе.

– Вот кому в бане-то помыться не помешает, – говорит Ивану Горшеня вполголоса. – Экое, брат, анбре! На фронте специально на её случай противогазную масочку выдавали. Но поскольку нами такой случай не предусмотрен…

Не договорил Горшеня – закашлялся. А когда змей из сосняка вылез полностью и предстал во всей своей красе, Иван с Горшеней про запах даже забыли на время. Но не размерами своими гигантскими ошарашил Тигран Горыныч путешественников, не тигровыми полосами и мохнатостью, – куда больше поразил их донельзя удручающий его внешний вид! Шкура не чёсана, грязь комьями на разных местах висит-болтается, морда небритая, как у мопса, в глазах горсти какой-то мутной слюды – не царь, а помойная куча с бровями! И голова-то у змея имелась всего одна, единственная! Вместо остальных торчали из туловища, будто сорная ботва, разной длины культи да обрубки такого же необработанного вида, как и весь прочий змеиный фасад.