По свидетельству Антонио Поссевино, «ранив сына, отец тотчас предался глубокой скорби и немедленно вызвал из Москвы лекарей», но «на пятый день сын умер и был перенесен в Москву при всеобщей скорби».

Иван Грозный следовал за телом и при приближении к Москве даже шел пешком.

Убийство сына – вопрос, казалось бы, очевидный и для современного обывательского сознания вполне решенный. К тому же и череп, найденный при вскрытии захоронения Ивана Ивановича, оказался в очень плохом состоянии, что вроде бы подтверждало версию об убийстве царевича его родным отцом.

Однако некоторые историки стали заявлять, что различные версии об убийстве Иваном Грозным своего сына голословны и бездоказательны, что «на их достоверность невозможно найти и намека во всей массе дошедших до нас документов и актов».

И это действительно так. В различных летописях сказано, что царевич Иван Иванович «преставися», что «не стало царевича» и т. д. Но во всех этих летописях нет и намека на убийство.

Французский капитан Жак Маржерет, служивший у Бориса Годунова, вообще написал: «Ходит слух, что старшего он убил своей собственной рукой, что произошло иначе, так как, хотя он и ударил его концом жезла […] и он был ранен ударом, но умер он не от этого, а некоторое время спустя, в путешествии на богомолье».

Как видим, ссора царя с сыном и смерть царевича разнесены во времени.

Только так называемый Мазуринский летописец[5] связывает смерть царевича и ссору с отцом: «Царь и великий князь Иван Васильевич сына своего большаго, царевича князя Ивана Ивановича, мудрым смыслом и благодатью сияющаго, аки несозрелый грезн дебелым воздухом оттресе и от ветви жития отторгну остном своим, о нем же глаголаху, яко от отца ему болезнь, и от болезни же и смерть».

Правда, и тут следует оговорка, что это всего лишь слухи («о нем же глаголаху»), а ссора и смерть царевича связываются опосредованно, то есть через болезнь.

Многочисленные историки XIX–XX веков судят Ивана Грозного более сурово и более однозначно. М.П. Погодин, в частности, пишет: «Ужасные свои казни он повершил умерщвлением, хоть и безумышленным, собственного любимого сына, в котором ему померещилась также измена, как в боярах: он ударил его жезлом по голове, и тот покатился мертвый на землю».

Слова Казимира Валишевского повторяют вышесказанное практически слово в слово: «Грозный вспылил и замахнулся своим посохом. Смертельный удар был нанесен царевичу прямо в висок. Преступление было совершено царем без умысла. Но оно все же перешло даже ту меру, к которой привыкли его современники».

Подобных рассказов в исторической литературе множество. Впрочем, есть и совершенно другие мнения.

У А.А. Бушкова читаем: «Теперь – о знаменитом убийстве Иваном Грозным своего сына Ивана, о котором опять-таки “все знают” (благо “каноническая версия” поддержана известнейшей картиной Репина…).

Согласно канонической версии, дело выглядело так. Иван Грозный, от нечего делать болтаясь как-то по дворцу, зашел без стука в покои супруги царевича и увидел, что она лежит из-за жары в одной только тонкой сорочке, что по нормам того времени было недозволенным нарушением приличий. Разъяренный ревнитель морали принялся колотить беременную невестку посохом, а прибежавшего на шум и пытавшегося защитить жену царевича Ивана шарахнул в висок острым концом посоха, отчего Иван и скончался (что и изображено на полотне Репина). Очередное зверство безумного садиста, одним словом…

Знатоки русской истории и русских обычаев давно уже косились на эту историю крайне неодобрительно. Дело, надобно вам сказать, происходило в ноябре – не самое подходящее время для того, чтобы расхаживать в одной сорочке (а тогдашние здания отапливались не настолько хорошо, чтобы в них стояла курортная температура). Мало того: более-менее знатная или зажиточная женщина (не говоря уж о супруге царевича и наследника трона) обычно обитала в “тереме”, женской половине, которая всегда запиралась на ключ, а ключ лежал у мужа в кармане. Кремлевский дворец русских царей ничуть не походил на коммунальную квартиру, и даже самодержец всероссийский не смог бы ненароком забрести на женскую половину. Где к тому же имелась уйма служанок, которые не допустили бы к полуодетой хозяйке никого постороннего…