– Если дело в этом, тогда другое дело, – облегченно протянул Величковский, но опасливость в его взгляде, скошенном, как у молодого жеребца, не исчезла. – А платить кто будет?

– Еще сам доплатишь.

– Как сам?!

– Пошли, – Пафнутьев положил руку Величковскому на плечо. – Шутят ребята, понял? Шутки у них такие.

– Таких шуток не бывает, – плиточник послушно поплелся к зданию.

– Я с вами, Павел Николаевич? – крикнул им вслед Худолей. – А то вроде того, что…

В ответ Пафнутьев, не оборачиваясь, махнул приглашающе рукой: давай, дескать, не отставай. И Худолей обрадованно бросился следом, будто опасался, что начальство передумает.

– Прошу садиться, – сказал Пафнутьев Величковскому уже в кабинете.

– А плитка…

– О плитке чуть попозже. Сначала о людях.

– Каких людях?

– А вот об этих, – Пафнутьев бросил на стол пачку снимков.

– Вы думаете, что я…

– Нет, я вообще не думаю. Все, что можно, я в своей жизни уже передумал. Мне теперь нет никакой надобности заниматься этим пустым делом.

– Каким? – не понял Величковский.

– Думанием.

– А ваш туалет, о котором говорил…

– О нем тоже чуть попозже. У тебя есть фотография? – обратился Пафнутьев к Худолею, расположившемуся в углу кабинета.

– Какая? – спросил тот, но тут же понял, о чем идет речь. Порывшись во внутреннем кармане пиджака, Худолей положил перед Пафнутьевым портрет Светы Юшковой. Снимок был сделан хорошим мастером – объемный свет, мягкие линии, подсвеченные со спины светлые волосы.

– Да, – протянул Пафнутьев, рассматривая портрет. – Кажется, я начинаю тебя понимать.

– В жизни она еще лучше.

– Допускаю, – кивнул Пафнутьев. – Подойди, – сказал он Величковскому. – Знаешь этого человека?

– О! – счастливо протянул Величковский. – Светка… Надо же где довелось свидеться!

– Знаешь, кто это? – спросил Пафнутьев, делая успокаивающий жест Худолею, который напрягся в своем кресле, готовый вскочить и разобраться с этим долговязым фиксатым плиточником.

– Говорю же – Светка Юшкова.

– Откуда ее знаешь?

– Общались.

– В каком смысле?

– А! Не то что вы подумали. Не мой человек. – Величковский бросил быстрый взгляд на пачку снимков, лежащих на столе. – Просто общались. Она это… Игорёвая.

– Какая? – не понял Худолей.

– Ну… В смысле человек Игоря. Зовут его так.

– Фамилия?

– Фамилия? – удивился Величковский. – Фамилия, – повторил он растерянно. – А я не знаю. Игорь, он и есть Игорь.

– Хорошо, – Пафнутьев помолчал, не зная, что спросить, поскольку очевидных вопросов в разговоре с этим странным плиточником у него не возникало. – Хорошо… Квартира, которую ты сейчас ремонтируешь… кому принадлежит?

– Игорю.

– Он там прописан?

– А вот этого не скажу.

– Почему?

– Потому что не знаю. – Величковский преданно смотрел Пафнутьеву в глаза, и тот понимал – не врет. Может быть, просто потому, что неспособен, не дано это ему, он, похоже, может произносить только ответы на четко поставленные вопросы. Но знал Пафнутьев и то, что можно отвечать прямо, правдиво, но при этом отчаянно лукавить.

– Хорошо. – Пафнутьев медленно перетасовал пачку снимков. – Хорошо… Как же они согласились вот так сфотографироваться?

– Я же говорил – уговоры у меня получаются! – воскликнул Величковский даже с некоторой горделивостью. – Доверяют они мне. Глупые, – добавил он для убедительности.

– Так это твоя работа?

– Вы имеете в виду…

– Фотографировал ты?

– Ну.

– Послушай, Дима… Я понимаю, когда говорят «да», понимаю, когда говорят «нет». Но я не понимаю, когда говорят «ну»! Скажи мне, пожалуйста, что означает эта конская погонялка?

– Какая погонялка? – Величковский был, кажется, испуган неожиданным вопросом.