На минуту облако закрывает солнце. А когда оно вновь открывается, бухта и порт сверкают ослепительными вспышками, на фоне которых выделяются серые и черные пятна корабельных силуэтов. На мачте ближайшего судна гордо развевается на ветру британский флаг.

Вернувшись в настоящее, Елена прикрывает глаза от слепящего света и грустно улыбается:

– Я храню эту книгу до сих пор.

Пытаясь сплести различные версии этой истории, рассказанной несколькими людьми, я так и не понял, почему случилась новая встреча Елены Арбуэс и Тезео Ломбардо. И я до сих пор не знаю, была ли это личная инициатива итальянца или он выполнял приказ. На последнее предположение меня навел Дженнаро Скуарчалупо, который, сидя за столиком закусочной в Неаполе, уверял меня – я храню эти заметки и магнитофонную запись, – что его товарищ действовал согласно прямым указаниям капитан-лейтенанта Маццантини, поскольку тот решил разузнать, чего можно ожидать в такой деликатной ситуации от женщины, слишком много знавшей об отряде «Большая Медведица». Однако после встречи со Скуарчалупо я дважды разговаривал в Венеции и с самой Еленой, и она, не таясь, упомянула о том эпизоде, подчеркнув, что именно Ломбардо по собственной инициативе появился в Ла-Линеа накануне новой атаки на Гибралтар. Как она уверяла, речь не шла ни о тактических расчетах, ни о чувствах. Или, что наиболее вероятно, как раз тогда и появились чувства, которые привели к сложным и опасным последствиям.

Ясно одно: в этом вопросе, решающем для того, что произошло позднее, чрезвычайно трудно установить истину. По крайней мере, неопровержимую истину. Когда я наконец взялся написать эту историю – через сорок лет после публикации нескольких репортажей в испанской газете «Пуэбло», где я ограничился тем, что рассказал эпопею о корабле-призраке и о тех, кто тогда боролся и умирал (я назвал статью «Троянский конь на Гибралтаре», даже не представляя себе, что однажды из нее выйдет целый роман), – так вот, когда я наконец решился, хозяйки книжного магазина в Венеции и ветерана-водолаза уже не было в живых. Скуарчалупо скончался вскоре после нашего интервью, а о смерти Елены я узнал в новогоднюю ночь накануне 1997 года. Приехав в город, я пошел в книжный магазин и увидел, что он называется уже не «Ольтерра», а «Линеа Омбра», и новая владелица ввела меня в курс дела. Действительно, из тех, кто застал атаки итальянцев на Гибралтар в 1942–1943 годах, не было в живых уже никого. Так что об истории Елены Арбуэс и Тезео Ломбардо я тогда собрал не так уж много свидетельств: записки местного комиссара полиции, о котором я расскажу позднее; упоминание о тех событиях в мемуарах под названием «Глубина и безмолвие», написанных капитаном третьего ранга Ройсом Тоддом, да несколько строк в «Маленьком Уилсоне и большом Боге», автобиографии Энтони Бёрджесса, который служил в британской колонии во время войны. Остальное мне приходится домысливать, иногда сдабривая подробностями, предоставленными мне косвенным свидетелем, который жив до сих пор: это гибралтарец по имени Альфред Кампелло, сын одного из тех, кто близко соприкасался с тогдашними событиями.

Итак, самое важное – то, что произошло в день возвращения Елены Арбуэс с Гибралтара. Когда она вечером работала у себя в магазине на улице Реаль – в правом верхнем углу на первой странице каждого только что полученного издания надписывала карандашом цену, – вдруг звякнул дверной колокольчик, и, подняв глаза, она увидела на пороге Тезео Ломбардо.

Оба не произносят ни слова, пока идут к морю. Она чуть впереди, он за ней. Идут наугад, без определенного маршрута. Они вместе покинули магазин и медленно шагают куда глаза глядят – туда, где свет чередуется с темнотой. Они даже не взглянули друг на друга. И не обменялись ни одной фразой, если не считать слов «добрый вечер», произнесенных Ломбардо, и «что вы здесь делаете», сказанных Еленой; вместо ответа он неуверенно, почти смущенно улыбнулся. И все; последовало молчание, скорее напряженное, чем неловкое, – оба не столько были в замешательстве, сколько, возможно, выжидали. Потом она попросила Курро остаться в лавке, проследовала мимо итальянца, не разжимая губ и не поднимая глаз, и вышла на улицу, где надо было соблюдать осторожность: до улицы Реаль с ее Торговой палатой, «Англо-испанским кафе» и бесчисленными барами было два шага. Поэтому Елена идет немного впереди, пересекает по диагонали церковную площадь и направляется к улице Мендес-Нуньес, которая упирается в пляж Поньенте. Она ни разу не оборачивается, но слышит его шаги, сначала позади, потом рядом с собой. И, когда город остается за спиной, а впереди проступает море, она повторяет вопрос: