Александра знала, что Сьюки спала с Эдом, а Джейн, возможно, спала с ним раньше. У мужчин, с которыми женщина когда-либо, пусть и давно, спала, голос в их присутствии приобретает особое качество: в нем, как в некрашеной деревяшке, оставленной под дождем, проявляется структура. Аура Эда – Александра невольно продолжала замечать ауры, это видение всегда сопровождало ее менструальные циклы – испускала нездоровые зеленовато-желтые волны беспокойства и самовлюбленности, которые шли от его волос, зачесанных на строгий пробор и выглядевших бесцветными, хотя седины в них не было. Джейн продолжала бороться со слезами, так что в сложившейся неловкой ситуации Александре пришлось взять на себя роль поручителя этого странного чужака и представлять мужчин друг другу.

– Преподобный Парсли…

– Бросьте, Александра. Мы же друзья. Зовите меня Эдом, пожалуйста.

Сьюки наверняка рассказывала подругам о недолгом периоде их интимной близости, поэтому Парсли считал себя близким знакомым. Постоянно сталкиваешься с людьми, которые знают тебя лучше, чем ты их; люди любят все разнюхивать. Александра не могла заставить себя произнести «Эд», ее отталкивала аура обреченности, витавшая вокруг него.

– …А это мистер ван Хорн, который только что поселился в доме Леноксов, вы, вероятно, слышали.

– Да, слышал и приятно удивлен вашим появлением здесь, сэр. Никто не говорил, что вы – любитель музыки.

– И это еще слабо сказано, сэр. Очень рад, преподобный. – Он протянул священнику руку, и тот вздрогнул, отвечая на рукопожатие.

– Никаких «преподобных», прошу вас. Все, друзья и враги, называют меня Эдом.

– Эд, у вас шикарная старинная церковь. Вам, должно быть, стоит кучу денег страховать ее от пожара.

– Господь – наш страхователь, – пошутил Парсли, и его болезненная аура расширилась от удовольствия при подобном богохульстве. – Но если говорить серьезно, такое строение невозможно переделать, а пожилые прихожане жалуются на большое количество ступенек. Есть люди, которые не могут петь в церкви только потому, что не в состоянии подняться на хоры. Кроме того, на мой взгляд, такая роскошь, пробуждающая все эти традиционные ассоциации, мешает восприятию послания, которое современная униатско-универсалистская церковь пытается донести до паствы. Чего бы я хотел, так это открыть церковь в торговом центре города, прямо на Док-стрит. Именно там собирается молодежь, а бизнес и коммерция делают свое грязное дело.

– А что в нем грязного?

– Простите, я не расслышал вашего имени.

– Даррил.

– Даррил, вижу, вы любитель подначивать. Вы человек искушенный и знаете не хуже меня, что связь между зверствами, которые творятся сейчас в Юго-Восточной Азии, и этим новым отделением для автомобилистов, которое «Оулд-Стоун бэнк» открыл рядом с магазином «Бей-Сьюперетт», прямая и непосредственная; зачем же мне зря сотрясать воздух?

– Вы правы, приятель, незачем, – ответил ван Хорн.

– Когда говорит Мамона, дядя Сэм пляшет от радости.

– Аминь, – заключил ван Хорн.

Как приятно, подумала Александра, когда мужчины разговаривают друг с другом. Какая агрессивность: один на другого – грудью. Она испытывала такое же возбуждение, как однажды во время прогулки по лесу, когда набрела на следы мечущихся когтей в песчаной пещере и нашла несколько вырванных перьев, свидетельствовавших о состоявшейся там смертельной схватке. Эд Парсли видел в ван Хорне тип банкира, орудие системы, и яростно сражался с замеченным в глазах более крупного самца пренебрежением к нему как к визгливому и никчемному либералу, беспомощному посреднику несуществующего Бога. Эд хотел быть представителем другой системы, не менее свирепой и широко разветвленной. Словно бы для того, чтобы терзать себя, он носил воротничок священника, в котором его шея выглядела тощей и какой-то детской. Для его конфессии такой воротник был настолько необычен, что по-своему знаменовал вызов.