Ножа ни у кого не было. Адриан, второй механик с «Амок Лайта», извлёк из рабочего комбинезона коротенькую отвёртку, но кожура и волокнистый слой зелёных кокосов оказались настолько мягкими, податливыми, что с ними без труда справлялось и каменное рубило – главное, бить им вдоль едва намеченных волокон, а не поперёк. Каждый подыскал себе подходящее рубило под прибрежным валуном и смог напиться прозрачной, чуть сладковатой водички.

Рита заметила, что Габриэль, вытряхнув последние капли в рот, торопился расширить проделанное отверстие – пальцами выскребал маслянистую мякоть. Вскоре так начали делать все остальные. Мякоть лопалась, будто сгустки мёртвой медузы, и Рита брезгливо морщилась, но затем признала, что та вполне съедобна, а по вкусу отдалённо напоминает белый слой дынной корки, из которого делают цукаты.

Адриан, орудовавший отвёрткой, выпил воду сразу из четырёх кокосов. Его стошнило. Послышалось недовольное ворчание вокруг. Никто не помог упавшему на колени филиппинцу. Даже Роуз осталась безучастной к его слабости. Впрочем, Адриан быстро пришёл в себя и взялся бы за пятый кокос, если бы Габриэль его не остановил.

Утолив жажду, филиппинцы, а их среди выживших было большинство, вернулись на берег. Роуз и Аналин захватили два кокоса для Майкла, по-прежнему лежавшего без чувств на том месте, куда его вынесли ночью. Иностранцы остались под пальмами, среди них два француза, Клэр и Лоран, четверо русских, Самоедовы и кудрявый парень, оставшийся без трости, и один американец – Тёрнер, везде ходивший в сопровождении юной филиппинки.

Маме Тёрнер не понравился, и она старалась держаться от него подальше. В полноте американца, в его ярко-жёлтой гавайке, коротких шортах, открывавших массивные колени и кучерявую поросль крупных ног, да и в самом поведении угадывалось нечто надменное, скабрёзное. Когда рядом проходил кто-то из мужчин, он непременно клал тяжёлую руку на плечо Дианы, своей подруги, будто обозначал власть над её юностью. Диана прикосновения Тёрнера принимала спокойно, иногда ластилась к нему, в остальном нежности не выказывала. Рита не отводила взгляда от этой разновозрастной парочки. Ей было приятно смотреть на американца – приземлённого, житейски удовлетворённого человека. Хорошо просто знать, что он существует. В меру патриотичный, уверенный в себе и во всём, что очевидно. Спокойно толстеющий по вечерам на диване перед телевизором с ведром крылышек из «Кей-Эф-Си». Воспринимающий жизнь как прямое, проходящее сквозь время шоссе с заранее отмеченными вехами заправочных, мотелей, кинотеатров и завершающим поездку кладбищем. И страшно будет, если подобный человек сломается. Не хотела бы Рита увидеть в глазах Тёрнера отчаяние.

Сейчас американец сидел под пальмой с видом туриста, который приехал в гостиницу слишком рано – до того, как успели подготовить номер, и теперь вынужден коротать время на пляже, ожидая, пока горничные стелют ему белоснежное бельё и набивают мини-бар шоколадками. Рита обрадовалась, когда он достал из рюкзачка Дианы упаковку чипсов. Своего рюкзачка у Тёрнера не нашлось. Он бы не стал ничего носить. Только поясную сумку с документами и деньгами – средоточие его спокойствия. Дешёвые «Джек эн Джилл» со вкусом сметаны и лука. Как же волшебно они хрустели! Клэр и Лоран с завистью поглядывали на Тёрнера. Рита не завидовала. Просто наслаждалась тем, с каким привычным довольством ест Тёрнер. Каждый хруст, вырывавшийся из его по-бабичевски полных, плотоядных губ, говорил:

– Всё будет хорошо.