», был связан дружбой с послом Венеции, который сообщил ему все то, что Сенат сделал против монахов, – сообщение, в котором Кампоманес бы не нуждался, если бы прочел и выполнял все то, что наш Фра Паоло Сарпи так правильно написал по этой теме. Кампоманес, проницательный, смелый, активный, ведающий налогами в высшем Совете Кастилии, в котором д’Аранда был президентом, считался человеком, который действует не в своих частных интересов, а для блага государства. Государственные люди его уважали и ценили, но монахи, священники, ханжи и все канальи, способные предположить, что его действия не нравятся богу и святым, если направлены против временных интересов церковников и людей «мертвой руки», смертельно ненавидели Кампоманеса. Инквизиция поклялась его погубить, и все говорили, что Кампоманес либо должен был стать епископом, либо заключен в одну из тюрем инквизиции на всю жизнь. Это предсказание исполнилось только частично. Кампоманес был заключен в тюрьму Инквизиции четыре года спустя после этой эпохи, оставался там три года и вышел, только принеся публичное покаяние. Олавидес, его друг, был наказан более сурово; и сам граф д’Аранда не избавился бы от преследований этого ужасного монстра, если бы, будучи человеком глубокого ума, не попросил для себя посольства во Франции, которое король ему сразу поручил, радуясь тому, что избежал необходимости предать его проклятой ярости монахов.

Карл III, который умер безумным, как должны были бы умирать почти все короли, проделал вещи, немыслимые для тех, кто его знал, потому что он был слаб, материалистичен, упрям, предан до чрезвычайности религии и готов был скорее умереть сотню раз, чем осквернить свою душу самым малым из смертных грехов. Каждый знает, что такой человек должен быть полностью рабом своего исповедника. Эксцессы, совершенные иезуитами в Португалии, в Индиях и во Франции, сделали их ненавистными и дискредитировали их во всех четырех частях света; и преступление иезуита-исповедника короля дона Фердинанда VI, которое стало причиной падения Энсенады, научило Карла III, его наследника, что не следует брать в исповедники иезуита, поскольку интересы государства требовали устранения Лос Театинос. Так их называют сейчас в Испании, и называют Гаэтанос театинцев.

Этот исповедник, который загладил все сомнения короля по поводу большой операции по сведению на нет этого религиозного ордена, был также вынужден уступить королю и позволить ему действовать, когда в то же время граф д’Аранда показал ему, что он должен поставить пределы слишком большой мощи Инквизиции, высшим достижением которой было держать христиан в невежестве, сохранять в силе злоупотребления, суеверие и pia mendacia[7]; политикой исповедника было предоставить все течению времени. Он был уверен, что король впадет в пропасть суеверия, сам не желая этого, и он этого добился. Я, однако, так и не смог узнать, дали ли королю через два года после моего отъезда нового исповедника, потому что, к несчастью для бедного рода человеческого, известно, что король-богомолец делает только то, что позволяет ему делать его духовник, и очевидно, его главным интересом не может быть благо государства, потому что религия, такая, как она есть, этому прямо противится. Если мне говорят, что мудрый король ни за что не должен впутывать в свою исповедь дела государства, я с этим соглашусь; но я здесь не говорю о короле мудром, потому что, если он таков, будучи христианином, он должен ходить на исповедь только раз в году, и слушать только те слова своего духовника, которые тот произносит, отпуская ему грехи; если этот король нуждается в том, чтобы тот разрешал его сомнения, – он глуп; сомнения и угрызения суть одно и то же; тот, кто идет на исповедь, должен знать основы своей религии, прежде чем туда идти. Никаких сомнений, никаких совещаний с духовником. Людовик XIV был бы самым великим королем на земле, более великим, чем Фридрих II Прусский, как и Франция более велика, чем Пруссия, если бы не имел слабости болтать со своими духовниками.