В 396 году, пока Стилихон и Евтропий боролись за контроль над империей, в деловом прибрежном городе Гиппон Царский (Гиппон Регий) для руководства местной христианской общиной был назначен новый епископ, Аврелий Августин. Он был африканцем по происхождению, родился римским гражданином и учился в римских школах в Карфагене. Стремясь объяснить природу двойственной власти, при которой он жил, он создал столь убедительную трактовку картины мира, что впоследствии и вся христианская церковь, и правители западного мира крепко держались за неё.

Будучи чуть больше двадцати лет от роду, Аврелий Августин переселился в Рим и преподавал там риторику; после тридцати он жил в Милане, где его другом и советчиком стал епископ Амвросий. В те времена Аврелий Августин был манихеем – последователем религии, созданной персидским пророком Мани за сотню с лишним лет до того. Манихейское учение говорило, что Вселенная состоит из двух могущественных начал – Добра и Зла, вечных противников, и материя по сути своей – от Зла, а потому люди могут вернуться к Добру лишь тогда, когда максимально оборвут свою связь с материальным миром.^>1

Но, послушав Амвросия, Аврелий Августин отрекся от своего манихейского прошлого и, поразмыслив, решил стать оглашенным никейского христианства[32]. Изучая богословские труды, он испытал все возрастающую неуверенность и душевное беспокойство. Однажды Аврелий Августин сидел в саду в Милане, оплакивая никчемность своей души, и услышал детский голос, певший: «Подними и прочти, подними и прочти». Он воспринял это как приказ взять в руки Послание святого Павла к Римлянам, лежавшее рядом с ним. Читая книгу, он всё сильнее наполнялся верой в Христа. «Свет, избавляющий ото всех тревог, наполнил моё сердце, – пишет он в автобиографии, своей «Исповеди». – Все тени сомнений были развеяны».^>2

Он вернулся домой и сделал быструю церковную карьеру. Но североафриканская церковь, в которую он вернулся, была почти расколота традиционной полемикой – хотя в Северной Африке вместо споров о двойственной природе Христа темой борьбы оказался вопрос о природе самой церкви.

Этот спор тянулся со времен великих гонений на христиан в дни правления Диоклетиана, происходивших сотню лет назад. Император Диоклетиан казнил христиан по всей империи, но в Северной Африке римский губернатор не стал преследовать их. Вместо этого он заявил местным священнослужителям, что, если христиане в знак отречения сдадут свои Священные Писания, они могут быть свободны.^>3

Некоторые так и поступили; другие отказались. Когда гонения прекратились, христиане, отказавшиеся принять предложение губернатора, с возмущением узнали, что один из священников, которые отдали Священное Писание представителям власти, вот-вот должен быть избран епископом Карфагена. Люди настаивали на том, что любой обряд крещения, проведенный этим человеком, будет ложным, и принятие им сана епископа опорочит всю христианскую церковь.^>4

Протестующие североафриканские христиане, названные донатистами в честь их лидера Доната Великого, верили, что церковь – это место, где благодать Божья передается верующим через святых людей. Донатисты считали крещение действенным, а святое причастие настоящим только в том случае, если проводящий их священник являлся святым. «Что это за извращение, – вопрошал лидер донатистов, Петилиан, – когда погрязший в собственных грехах должен освободить от вины других?»^>5

На это Аврелий Августин ответил: «Ни один человек не может освободить другого от грехов, поскольку он не Бог». Его ответ отражал официальную позицию епископа Римского: для него церковь был местом, где благодать Божья нисходила на верующих по воле Божьей, а не благодаря качествам людей, официально руководящих церковью.