. Началась война с аврунками, но вся она была сосредоточена около Помеции после поражения огромного войска, храбро встретившего консулов при вступлении в их пределы. Резня происходила после битвы в таких же размерах, как и во время ее: число убитых было значительно больше числа пленников, да и те всюду были избиваемы. В пылу военного раздражения не пощадили и заложников, которых было взято до трехсот. И в тот год в Риме праздновали триумф.

17. Следующие консулы, Опитер Вергиний и Спурий Кассий [502 г.], окружили Помецию сперва армией, а потом винеями[172] и другими осадными сооружениями. Аврунки, руководясь скорее непримиримой ненавистью, чем какою-нибудь надеждой или удобным случаем, сделали против них вылазку, и так как большее число их вооружилось огнем, чем мечом, то они наполнили все кровопролитием и пожаром. Сжегши винеи, ранив и убив много врагов, они чуть не убили одного из консулов (авторы не передают которого), когда тот, тяжелораненый, упал с лошади. После этой неудачи вернулись в Рим. Среди большого числа раненых принесен был и консул, надежда на жизнь которого была сомнительна. По прошествии небольшого промежутка времени, достаточного для излечения ран и пополнения войска, сделано было нападение на Помецию с большим ожесточением и с усиленной армией. Когда винеи и другие осадные сооружения были восстановлены и дело было близко к тому, что воины могли взойти на стены, город был сдан. Впрочем, после сдачи произошла не менее жестокая расправа с аврунками, чем если бы город был взят силою: старейшины были казнены, другие колонисты проданы как военнопленные; город разрушен, поле продано. Консулы праздновали триумф не столько вследствие важности оконченной войны, сколько потому, что удовлетворили жажду мести.

18. В следующем году консулами были Постум Коминий и Тит Ларций [501 г.]. В этом году, когда во время игр в Риме сабинская молодежь, шутя, захватывала публичных женщин, вследствие стечения народа поднялась драка и почти что побоище, и этот пустячный случай едва не подал повода к мятежу. Кроме страха перед войной с латинами, присоединились еще точные известия о союзе тридцати народов[173], поднятых Октавием Мамилием. Когда государство встревожено было ожиданием столь серьезных событий, то в первый раз заговорили об избрании диктатора. Но нет точных известий, в котором году случилось это, каким консулам не доверяли за принадлежность их к партии Тарквиния (существует и такое известие) и кто был избран первым диктатором. Впрочем, у древнейших писателей я нахожу, что первым диктатором был выбран Тит Ларций, а начальником конницы – Спурий Кассий. Избираемые были из бывших консулов – так предписывалось в законопроекте, предложенном касательно выбора диктатора[174]. Тем более я вижу основания верить тому, что руководителем и старшим над консулами[175] поставлен был Ларций, консуляр[176], а не Марк Валерий, сын Марка, внук Волеза, не бывший еще консулом; мало того, если бы хотели избрать диктатора непременно из этого дома, то избрали бы скорее отца – Марка Валерия, человека выдающейся доблести и бывшего консула.

Таким образом избран был в Риме первый диктатор. При виде несомых перед ним секир народом овладел великий страх[177] – теперь его распоряжений стали слушаться еще больше. Нельзя тут было, как при консулах, пользовавшихся одинаковой властью, рассчитывать на поддержку другого, не было апелляции, вообще ничто не могло помочь, кроме беспрекословного послушания. Избрание диктатора в Риме напугало и сабинян тем более, что они знали, что это сделано из-за них. Поэтому они посылают послов просить мира. На просьбы их, обращенные к диктатору и сенату, простить проступок молодых людей, отвечали, что юношей простить можно, а старших нельзя, потому что они за одной войной затевают другую. Тем не менее переговоры о мире начались, и сабиняне получили бы его, если бы согласились, как того требовали римляне, уплатить издержки, произведенные на эту войну. Она была объявлена; но год прошел спокойно, так как обе стороны молча соблюдали перемирие.