С рассветом римляне выступили из лагеря, решив напасть на вал, если не будет возможности сразиться. И когда солнце было уже высоко, а между тем враг не двигался, консул приказывает нести вперед знамена; это движение неприятеля вызвало негодование в эквах и вольсках, что их победоносные войска защищаются валом, а не доблестью и оружием. Поэтому и они вытребовали у вождей сигнала к битве. И уже некоторые отряды выступили из лагеря, а остальные в порядке, строй за строем, занимали каждый свои места, как римский консул, не дав всем неприятельским силам выстроиться, двинулся на них; когда последовало нападение, они еще не все были выведены, а вышедшие не успели развернуть своих рядов; оробевшая толпа колыхалась в разные стороны, воины озирались друг на друга и на своих товарищей; крик и стремительность римлян усилили их смятение. Враги сперва отступали; когда же собрались с духом и вожди со всех сторон начали упрекать их, как это они отступают перед побежденными, битва возгорелась вновь.

61. С другой стороны, консул напоминал римлянам, что сегодня они в первый раз свободные сражаются за свободный Рим. Для себя они одержат победу, а не для того, чтобы, победив, стать добычей децемвиров. Предводительствует не Аппий, а консул Валерий, потомок освободителей римского народа и сам освободитель. Они должны показать, что в предыдущих сражениях победе мешали вожди, а не воины. Позорно, если больше храбрости окажется в борьбе против граждан, чем против врагов, и домашнее иго страшнее иноземного. Целомудрие одной Вергинии подвергалось опасности в мирное время, один гражданин Аппий обнаружил опасную похотливость; но если военное счастье поколеблется, то дети всех граждан подвергнутся опасности со стороны стольких тысяч врагов. Не хочется предрекать, что город, основанный при столь счастливых предзнаменованиях, постигнет беда, которой не потерпел бы ни Юпитер, ни родоначальник Рима Марс. Он напоминал об Авентине и о Священной горе, прося, не опозорив государства, вернуться туда, где они несколько месяцев тому назад приобрели свободу, и показать, что дух римских воинов по изгнании децемвиров остался таким же, каким он был до избрания их, и уравнение прав посредством законов не уменьшило доблести римского народа. Сказав такую речь среди рядов пехотинцев, он скачет затем к всадникам.

«Ну, молодцы, превзойдите пехоту доблестью, как вы превосходите ее своим почетным положением. При первой стычке пехотинцы заставили дрогнуть врага, а вы, пустив коней, прогоните его с поля битвы. Они не выдержат вашего натиска, да и теперь они не столько сопротивляются, сколько медлят». Всадники пришпоривают коней и устремляются на врага, приведенного в замешательство уже в битве с пехотинцами; прорвав ряды его, они достигают арьергарда, причем некоторые, пользуясь свободным местом, делают обходное движение, отрезают от лагеря большинство уже бегущих отовсюду неприятелей и отгоняют их, проезжая назад и вперед. Пехота, сам консул и все вообще вооруженные силы устремляются в лагерь и, захватив его после ожесточенной резни, получают очень большую добычу.

Весть об этой битве, дошедшая не только в город, но и в сабинскую землю к другому войску, в городе вызвала радость, а в лагере воспламенила дух воинов желанием соперничать в славе. Уже Гораций, испытывая своих воинов в набегах и небольших стычках, приучил их больше полагаться на себя и забыть о поражении, понесенном под предводительством децемвиров; и эти незначительные стычки содействовали всеобщему подъему духа. А сабиняне, ободренные удачами предыдущего года, беспрестанно подзадоривали и приставали с вопросами: зачем тратить время, производя набеги, как разбойники, в небольшом числе и поспешно удаляясь назад, и разделять на многочисленные и небольшие стычки решение войны? Не лучше ли сойтись для окончательного боя и предоставить судьбе решить дело разом?