– Привет, сынок! – Отец ухмылялся, словно накануне ничего не произошло. – Выспался?

– Не особенно.

– Что, нечистая совесть замучила?

Я на него уставился, не зная, что ответить.

– Я собираюсь поплавать, – сказал отец. – Пошли вместе?

– Чего-то не хочется.

– Да ладно тебе, – наседал отец. – Вдвоем-то, знаешь, как здорово.

Я помотал головой и сослался на усталость. По правде, после вчерашних событий мне вовсе не хотелось тащиться на пляж и лезть в холодную воду. Перед глазами еще маячил отец, который, туда-сюда раскачиваясь, обвинял нас в своих неудачах, а в ушах стоял грохот маминой кастрюли о стол. Я не желал общаться с родителями.

– Точно не пойдешь? – Отец обнял меня за плечи. – Гляди, второй раз не позову.

– Точно, – сказал я.

Отец, похоже, слегка расстроился и повернулся к моему четырехлетнему брату, игравшему в уголке:

– Тогда придется тебе, Катал. Иди надень плавки.

Словно пес, всегда готовый к прогулке, братишка оставил игру и побежал переодеваться в ванную, откуда появился с ведерком и лопаткой.

– Это не понадобится. – Отец забрал у него игрушки и отставил их в сторону. – Мы просто поплаваем. Вдвоем. Играть не будем.

Через минуту они ушли; Ханна еще не встала, и я один смотрел, как они шагают по тропинке, сворачивают к пляжу и скрываются за деревьями, но вскоре отвлекся на ослика, совершавшего утренний променад по лугу, и задумался, не сочтет ли он меня лучшим мальчиком на свете, если удастся раздобыть пару кусков сахара, а то и яблоко ему на завтрак.

Помнится, часа через два к дому подъехал полицейский, уроженец, судя по выговору, графства Мейо. Та к уж заведено: из родных мест полицейских направляют в другие графства, где они не знают тех, кого надо арестовать или огорошить дурной вестью. Я слонялся по палисаду, мама в кухне готовила обед, но, увидев полицейскую машину, вышла на крыльцо.

– Ступай в дом, Одран, – сказала она, комкая посудное полотенце. Я не шелохнулся, однако повторного приказа не последовало. – Заблудились, командир? – Мама широко улыбнулась, как будто удачно пошутила.

– Да нет. – Полицейский пожал плечами и огляделся с таким видом, словно предпочел бы оказаться в любом другом месте, только не здесь. Мне показалось, он похож на Джона Уэйна. – Погода, однако, славная.

– Прелестная, – согласилась мама. – Как думаете, дождя не будет?

– Да кто ж его знает. – Полицейский глянул на меня и поморщился, отчего лоб его избороздили глубокие морщины.

– Не пойму, что за выговор у вас. Откуда вы родом? – спросила мама, и даже мне, мальчишке, этот разговор показался странным. Полиция не заявляется ради светской беседы. А то ей больше делать нечего.

– Уэстпорт, – ответил полицейский.

– Я знала одну девушку из Уэстпорта. Мы вместе работали в «Аэр Лингус». Она боялась высоты и никогда не смотрела в иллюминатор. Я все гадала, зачем она вообще пошла в стюардессы.

Полицейский рассмеялся, но, смутившись, сделал вид, что закашлялся.

– Вы миссис Йейтс? – спросил он.

– Да.

– Может, войдем в дом и присядем?

Мама надолго закрыла глаза. Даже сейчас я думаю, что прошло не меньше полуминуты, прежде чем она вновь взглянула на полицейского, открыла дверь и провела его в дом. Я готов поклясться, что за эти тридцать секунд она постарела на десять лет.

Вот что известно: на пляже какое-то семейство – мать, отец и двое близнецов – устанавливало тент от ветра и заметило мужчину с мальчиком, весело плескавшихся в волнах. Негоже такому малышу заплывать в этакую даль, сказала мамаша, но муж ее смекнул, что дело неладно, и бросился на помощь. Неважный пловец, вскоре он обессилел, однако ему показалось, что мужчина топит ребенка – раз за разом насильно удерживает под водой, не давая глотнуть воздуха. Когда мальчик больше не всплыл, мужчина погреб в открытое море и пропал из виду. Тело ребенка – лицо в воде, руки раскинуты – прибило к берегу. Глава семейства вытащил его на песок, но было уже поздно. Маленький Катал утонул, а часа через два прилив вынес на берег и тело Уильяма Йейтса. На пляже собралась половина местных полицейских, из Уэксфорда примчалась «скорая помощь», но ей оставалось лишь доставить трупы в больничный морг Куртауна, где на улицах, залитых полуденным солнцем, по-прежнему торговали сахарной ватой и сталкивались электрокары, выписать свидетельства о смерти и связаться с похоронным бюро.