А однажды пришла какая-то длинная синяя бумага. Ее принес полицейский, так что мы даже перепугались. Но отец сказал, что все в порядке… Только сестры сказали, что когда он подошел поцеловать их перед сном, он плакал, хотя я уверен – они соврали. Потому что плачут только трусы и сопляки, а мой отец самый храбрый человек на свете.

Теперь вы понимаете, почему нам пора было искать сокровища. Освальд так и сказал, а Дора заявила, что у нас все прекрасно. Но остальные согласились с Освальдом.

Итак, мы созвали совет. Дора сидела в кресле – большом кресле из столовой. Мы запускали с него фейерверк пятого ноября, в День Гая Фокса,[1] когда у нас была корь и мы не могли веселиться в саду. Прожженную в обивке дыру так и не починили, поэтому теперь у нас в детской есть кресло. Я думаю, оно еще дешево нам досталось, учитывая нагоняй, который мы, мальчики, получили из-за дыры.

– Мы должны что-то предпринять, – сказала Элис, – потому что казна пуста.

Говоря это, она гремела копилкой… Копилка действительно гремела, потому что мы всегда держим в ней фальшивые шесть пенсов на счастье.

– Да, но что именно предпринять? – спросил Дикки. – Легче легкого сказать просто «что-то».

Дикки всегда и во всем хочет точности и определенности. Отец прозвал его Определенным Артиклем.

– Давайте еще раз перечитаем все книги, – предложил Ноэль, но мы шикнули на него, потому что прекрасно знали: он всего лишь хочет вернуться к чтению своих книжек.

Ноэль у нас – поэт. Однажды несколько его стихов даже напечатали и выдали ему гонорар, но это уже другая история.

– Послушайте, давайте спокойно посидим ровно десять минут, – сказал Дикки, – и пусть каждый думает о том, как найти сокровище. А после испробуем все способы один за другим, начиная с того, который придумает старший.

– Я не смогу ничего придумать за десять минут, лучше посидим полчаса, – возразил Эйч-Оу.

Его настоящее имя – Гораций Октавиус, но мы называем его Эйч-Оу из-за рекламного щита, мимо которого он еще недавно боялся ходить. На рекламе было большими буквами написано: «Ешьте Эйч-Оу». Вообще-то «Эйч-Оу» – это горячие пончики, но Гораций Октавиус решил, что заглавные буквы означают его инициалы, и его могут съесть. Он заверяет, что это было давным-давно, когда он был совсем маленьким мальчиком, но я-то помню, как в прошлое Рождество он разбудил нас всех посреди ночи плачем и воем. Взрослые сказали, что у него разболелся живот из-за пудинга, но мне Эйч-Оу признался, что ему приснилось, будто его пришли съесть, так что пудинг здесь ни при чем.

Что ж, мы уговорились помолчать полчаса. И вот мы сидели тихо и всё думали, думали, думали. Не прошло и двух минут, как я принял решение и понял, что остальные тоже всё решили, кроме Доры, которая ужасная копуша. От долгого неподвижного сидения у меня закололо в ноге, а через семь минут Эйч-Оу воскликнул:

– Ой, наверное, прошло уже больше получаса!

Эйч-Оу восемь, но он до сих пор не умеет узнавать время по часам. Освальд умел это с шести лет.

Мы разом зашевелились и заговорили, но Дора зажала уши руками и сказала:

– По одному, пожалуйста. Мы же не играем в Вавилонское столпотворение!

Кстати, «Вавилонское столпотворение» – очень хорошая игра. Вы когда-нибудь в нее играли?

Итак, Дора заставила нас всех сесть в ряд на полу, а потом начала по очереди показывать на нас пальцем с медным наперстком. Ее серебряный наперсток пропал, когда уволилась предпоследняя служанка. Наверное, служанка забыла, что наперсток принадлежит Доре, и по ошибке положила его в свою коробку. Она была очень забывчивой девушкой: часто забывала, на что потратила деньги, поэтому сдачи вечно не хватало.